Князь Владимир

Сердце похолодело. Владимир ощутил тень смерти. Недавно покинул Киев, а тот разросся еще больше, украсился. Здесь, среди этой мурашвы, живут и самые опытные в битвах военачальники, воеводы, тысяцкие. Они водили полки под стены Царьграда, победно воевали с хазарами, знают все воинские уловки. Их непросто одолеть, даже будь силы равны!

– Тавр, – позвал он. – Среча тонко прядет, к тому ж у Несречи острые ножницы… Сейчас наши звезды еще светят нам, а к вечеру могут покатиться на землю. Здесь сердце Руси, здесь мощь, на которую нам только лаять, да и то издали. Кончай баб таскать в шатер, думай!

– Боги за нас, – ответил Тавр с усмешкой. – Полоцк мы взяли?

– Киев стоит десяти Полоцков. А боги помогают лишь тем, кто помощи у них не просит. На богов надейся, но к берегу греби…

– Может, ударить с ходу, пока не опомнились?

– Дурень ты.

– Я ж не сын Святослава, – ответил Тавр, не обидевшись. – Мне дурнем быть можно.

– А мне нельзя даже прикидываться, как вот ты сейчас дурня валяешь. Весь Новгород смотрит… Зови на сбор бояр и воевод!

Тавр исчез, Владимир спешился, бросил повод отроку. Его личные дружинники уже ставили шатер, рубили хворост для костра.

С шумом, гамом, радостными лицами стягивались на холм к Владимиру воеводы, тиуны, мужи знатные и нарочитые. Владимир вышел из шатра, опрятно одетый, чистый. Лик его был светел, но заговорил он глухо, голос был тяжелым, как холм, на котором стоял:

– Скорбью мое сердце исполнилось… Русские люди пошли на русских людей. Давно такого не было в земле Русской! Как жить дальше? Не лучше ли замириться с Ярополком, признать его старшим братом и принять уготованную участь? Позорное примирение все же лучше победной, но очень уж кровавой войны…

Воеводы смотрели сумрачно. Радостное выражение на лицах сменилось недовольством. Вперед выступил Стойгнев.

– Княже, – заговорил он с великим достоинством. – Ты молод, сердце твое чистое, справедливое… Будь такие сердца и у других – не было бы краше нашей земли, не было бы выше народа русского! Но мы, старые и бывалые, видели свет, видали люд. Жизнь не такая страшная, княже, как тебе кажется! Она много страшнее, гаже и неправеднее. Ярополк – убивец! Родного брата не пожалел. С убийцами его отца дружбу водит! Тебя, что ли, пожалеет или нас? Это волк.

На шаг выдвинулся старейшина новгородских купцов, он блюл интересы торговых людей. Заговорил с великой обидой:

– Не гневайся, княже, но ежели ты, по своему доброму сердцу, готов стерпеть поношения, то мы, новгородцы, сумеем постоять за себя и за тебя! Лапотниками нас кличут, плотниками. Так мы покажем, как умеют воевать плотники!

Ничего ты не покажешь, лапотник, подумал Владимир брезгливо. Хоть ты и в сафьяновых сапогах, но все равно – лапотник, не воин. А вслух молвил:

– Все же скорблю о великой крови…

– Жизнь без крови не бывает, – вмешался Стойгнев. – Человек рождается весь в крови! А я еще не видел князя, который не проливал бы целые реки. За правое дело бей смело! Жизни без войны нет, так хоть воюй за добро.

Прибыл с небольшим отрядом Войдан. Владимир обнял воеводу, сразу оценив усталый, но довольный вид, увел в свой шатер. Сувор, с которым Владимир не разлучался даже в походе, перекосил рожу в улыбке, подал каву и велел отрокам приготовить еды для бывшего царьградца.

– Где варяжские дружины? – спросил Владимир. – Не вижу их.

Войдан с наслаждением отхлебнул горячей кавы:

– Перенимают земские отряды Ярополка. Ты мудро поступил, князь. Аки Лександр Великий. Половину войска Ярополка оставил на местах, не дал даже собраться, пробиться в Киев. Отдельными отрядами иной раз пытаются пробиться, но без охоты, и даже рады, что их бьют и гонят назад. Так что в Киеве Ярополк с одной дружиной.

– Той дружины у него впятеро больше, чем у меня всего войска.

Да и то вшивого, добавил он мысленно. Не знают, за какой конец копья браться. А топоры только плотницкие в руках держали.

Но смолчал, не стал обижать новгородских бояр, что уже заглядывали в шатер. С холма смотрел, как из Киева перла толпа народу. Все семь холмов, на которых стоял Киев, почернели, как от муравьев в теплый летний вечер перед роением. Спешно углубляли рвы, и без того глубокие, насыпали второй высокий ров вокруг первого, а в промежутке вкапывали остриями вверх колья. Это еще не войско, простой черный люд, но даже на них брось новгородскую рать, и то растворится, как в горячей воде капля меда.

Даже на валах вколачивали в землю колья, прятали бороны зубьями вверх, копали ямы, которые затем накроют плетенками, чуть притрусят землей. Страшные ловушки на зверя, теперь на человека – самого лютого зверя, что идет на брата!

К ним подошел Стойгнев. Оглядел киян свысока, глубокомысленно изрек:

– Непросто будет взять. Эх непросто!

Дурак, подумал Владимир беззлобно. Отсюда никак не взять. Вызнать бы, какие здесь подземные ходы, если имеются, еще можно бы надеяться… Да и тогда город захватить нелегко. Чудно, что не выходят навстречу со своим войском. Его вшивая рать разбежится при первом же ударе…