Князь Владимир

Владимир сказал быстро, перебивая волхва, но так, чтобы выглядело, как будто соглашается:

– Ты прав, ты прав, мудрый защитник и блюститель устоев! Негоже лить кровь, негоже идти брат на брата… Но, по правде сказать, старший-то из всех троих братьев я, Владимир! А первую кровь пролил Ярополк, убив своего родного и по отцу, и по матери брата… Но забудем распри. Что жизни человечьи, когда дело касается богов? Взгляни, Богой, на мой лагерь! Ты видел где-нибудь в нем крест чужого бога?

Богой смотрел угрюмо. Второй волхв, намного моложе, пугливо оглядывался на грозных воевод с одинаково угрюмыми лицами.

– Я еще не видел весь лагерь, – сказал Богой наконец.

– Тебе покажут, – заверил Владимир. – И ты увидишь только наших русских богов! Я не Ярополк, который принял чужую веру, чужих богов, взял себе в жены греческую монахиню, как будто наши женщины не самые сладкие на всем белом свете! Хуже того, он наши святыни попрал!

Среди воевод пошел грозный ропот. Вера славян была доброй: ежели кому-то люб чужой бог, можешь и ему поставить столб, молиться, петь хвалу, приносить жертву, увивать лентами. Но Ярополк выбрал себе злого бога, который любит только себя, а остальных богов боится и ненавидит. Принявший его должен изгнать других. В самом городе Ярополк еще не теснит русских богов, не решается, но в своем тереме, как слышно от его челяди, уже Христос на главном месте, а остальных богов потихоньку выносят, рубят и жгут в печи на кухне. Даже его своевольная бабка Ольга, тайно принявшая веру Христа, не решалась на такое надругательство!

– А ты крепко стоишь за… русскую веру? – спросил Богой подозрительно.

Владимир вскинул обе руки кверху:

– Пусть поразят меня боги громами и молниями… пусть я буду ввергнут в подземный мир к Ящеру… пусть я покроюсь неизлечимой коростой, если, взяв Киев, не сожгу в тот же день все христианские святыни и не поставлю на главной площади большое новое капище! Там я принесу богатую жертву нашим русским богам!

Богой смотрел исподлобья, но в глазах заблистали жадные огоньки. Молодой волхв, его подручный, смотрел на Владимира с надеждой.

– Мы сейчас говорим не о войне, – сказал Владимир уже мягко. – Воюют князья, а вы, волхвы, печетесь о благе народном. Это мы деремся за сиюминутное, а вы – говорите с богами! Вы стоите за веру отцов наших, за нерушимый покон. Так за кого же из нас двоих стоять вам, волхвам?

Богой покачал головой. Голос был упрямым.

– Мы – за справедливость. За правду.

– А правда всегда на стороне простого народа, – сказал Владимир. – Это Ярополк да еще его бояре приняли чужую веру. А народ русский молится своим богам. Все кияне чтят Сварога, а не какого-то там Христа или Бахмета. Кияне – сила. Пока что помогают Ярополку, он-де законный князь, а я, мол, насильник… Но законный князь тот, кто не предает землю и народ русский, а служит им!

Воеводы выражали одобрение уже громкими возгласами. Богой спросил сумрачно:

– И что ты хочешь… княже?

– Вернись в Киев и говори правду! Что Ярополк принял чужую веру, уже топчет наших богов, продал Русскую землю жидам из Хазарии…

– У жидов другая вера, – пробормотал Богой. – Они кланяются Яхве.

– Вера Христа тоже идет от них! Об этом надо говорить и говорить. Еще живы те, кто с отцом моим ходил в походы на Семендер, зорил и жег города, стирал с лица земли саму память о Хазарском каганате. Пусть они вспомнят и расскажут, что мы, русичи, еще совсем недавно, до походов моего отца, сами платили дань хазарским жидам! А теперь они накидывают ярмо на наши шеи! Уже с помощью своей веры, малость измененной для нас, как для рабов!

Богой зачарованно кивал, не отрывал взора от пылающего праведным гневом лица юного князя.

– За землю Русскую… – сказал Владимир хрипло. – За веру отцов наших! Кто, как не мы? Страшная опасность пришла с Ярополком. Мы замечаем лишь орды печенежские, ромейские полки, болгарское войско, печенежскую орду, дружины ляхов – этих мы враз! Но на то, что пришло с Ярополком, с мечом не попрешь…

Богой переступил с ноги на ногу:

– Складно речешь, княже… Я не люблю тебя, знаешь. Но ты веришь, что я огляжу твой лагерь и потом скажу в Киеве хорошие слова о тебе?

Владимир сказал сурово:

– Не о себе речь! О земле Русской надо печалиться. Лишь бы она жила! А мы все – комахи, тлен.

Богой шагнул к нему, раскинул дряблые трясущиеся руки. Голос был полон раскаяния.

– Прости, княже! Ты велик душой, а я суетность мира поставил выше…

Они обнялись. Владимир, обхватив тщедушного Богоя, ласково погладил его по спине, но голос сделал твердым и торжественным:

– Клянусь всеми богами… клянусь Родом, что поставлю в Киеве на самом видном месте, на холме за двором теремным, всех богов наших! И будет это главное требище на земле Русской!

Богой высвободился, поклонился и быстро направился, сопровождаемый младшим волхвом, к выходу. Обернулся, сказал звенящим от напряжения голосом:

– Помни, князь! Ты поклялся великой клятвой!