Княжеские трапезы

— Ну, тогда это пойдет только на пользу. Вы знаете, нам жаль с вами расставаться, мне и моей жене. Вы для нас были не обычным клиентом, а почти что другом. Мне б очень хотелось вас повидать, когда вы снова будете полны жизненных сил. Мы устроим небольшой семейный ужин; моя жена приготовит свинину с картофелем и кислой капустой. Она ведь из Эльзаса.

Эдуар обещал.

* * *

Прошла еще одна неделя, когда Эдуару наконец разрешили покинуть госпиталь. За ним приехал Банан. Трагические события его очень изменили: он потерял то бесценное качество, которое называется беззаботностью. В нем исчезла юношеская жизнерадостность; он сразу как-то повзрослел, остепенился, казалось, находится в напряженном ожидании и страхе.

Эдуару понадобилась вся его настойчивость, чтобы заставить Банана рассказать об убийстве.

Когда Селим вошел в гараж с новым замком, первое, что его поразило, — резкий запах разлитого бензина. А потом он увидел всю мерзость и гнусность происшедшего: свою сестру, прижавшуюся, почти что вдавленную в стену; ее одежду, облитую бензином и прилипшую к телу; нога была похожа на сломанную, повисшую ветку, а сама Наджиба, бормотала что-то нечленораздельное. Она уставилась на какую-то кучу тряпья, валявшуюся на полу. Банан сделал два шага. В этой куче тряпья он узнал тщедушное тельце в спущенных джинсах и трусах; худые бедра, раздвинутые ноги с обнаженным треугольником волос. А дальше начиналась кровь, ею была покрыта майка.

— Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, что было над ней? Ничего! Красная жижа с белыми обломками костей. Лопнувший глаз повис на розовой нити. — Селима начало выворачивать. Но это были лишь спазмы, без рвоты.

Когда он увидел на полу обрез, то все понял. Он подошел к Наджибе, стал с ней разговаривать. Но она его не узнала и стала страшно выть! Селима охватил ужас, он выбежал на дорогу с криками о помощи. Он кричал: «Там! Там!», показывая на гараж, серый, с белыми дорожками и квадратами окон оловянного цвета. Дом убийства.

Приехали жандармы. Затем полицейские в штатском, а потом прокурор. От волнения у Селима появился арабский акцент. Полиция хотела допросить Наджибу, но бедняжка не могла ничего понять, тем более ответить. Только чуть позже, уже в больнице, когда они оказались вдвоем, она в нескольких словах рассказала брату всю правду.

* * *

Они ехали по автостраде, которая проходила через Нантуа.

— Ты не очень устал? — спросил Банан.

— Нет, на этот раз я в норме, — пошутил Эдуар. — Меня очень беспокоит Наджиба. Как ты думаешь, она выдержит этот новый удар судьбы?

Селим вздохнул:

— Это было бы слишком хорошо!

— Вероятно, твои родители меня проклинают?

— Не тебя — гараж. Моя мать утверждает, что там поселились злые духи и если мы там останемся, то произойдут новые беды.

— Мы там не останемся, — пообещал князь. — Пока я болтался между жизнью и смертью, в моей башке созрел план.

— Ты мне о нем расскажешь?

— Пока нет. Я жду, когда это обретет более четкие контуры; возможно, это предрассудки, но я стал суеверен, и это мне помогает жить.

Все было залито призрачным лунным светом. Когда они въехали в туннель, фантасмагория полнолуния на некоторое время прекратилась, но, как только они выехали на трассу, все возобновилось.

Эдуар думал о Барбаре-Сильвии. С момента ее появления в больнице она занимала все его мысли. В течение четырех дней Эдуар боролся с желанием ей позвонить; ему казалось, что этот звонок в какой-то мере мог бы разрушить волшебство их первой встречи. Но затем он все-таки решился, позвонив из больничного таксофона. Секретарша с сильным лионским акцентом сказала ему, что мадам Деманжо на линии. В трубке слышался треск пишущих машинок, звонки, шум разговоров, из чего он сделал вывод, что агентство крупное.

Пока Эдуар представлял, как она справляется с делами, внезапно на том конце провода раздался голос молодой женщины:

— Алло, добрый день. Извините, что я вас заставила ждать. Как вы себя чувствуете?

— Здоровье или сердечные дела?

— Сначала о здоровье.

— Мне гораздо лучше, врач употребляет эпитеты только в превосходной степени, а это хороший признак.

— А сердечные дела?

— Полное единство со всем остальным! Подобно знаменитому черному камню Мекки! Я даже не представлял, что можно жить только воспоминаниями о женщине: разговаривать, есть, даже спать, постоянно думая и видя перед собой черное платье, белый плащ и лицо, к которому шел всю жизнь, спотыкаясь, делая неверные шаги, но все-таки повинуясь воле Провидения.

— Вы хорошо говорите, — сказала она.

— Это входит в обязанность князей. Язык развязывается очень легко, когда хочешь красиво выразить свои мысли.

Больше им не о чем было говорить; правда, молчание в телефонной трубке не было таким выразительным, как молчание с глазу на глаз.

— Вы думаете, что мы снова увидимся? — спросила она, казалось, через целую вечность.

— Я заканчиваю лечение, возвращаюсь в Швейцарию и…

— Вы знаете, что Женева в восьмидесяти минутах полета от Лиона?

— Знаю. Но до нашей встречи я должен разобраться в сложной ситуации моей бабушки, княгини Гертруды.

— Вы считаете, что на это уйдет много времени?