Княжья доля

Но происходило это лишь тогда, когда сам Костя чувствовал, что все, конец пришел и что делать — неизвестно. Мыслей — ноль, а идей и того меньше. Мозг его переставал отдавать команды, но руки, вместо того чтобы беспомощно опуститься перед неминучей смертью, вопреки бессилию мозга, как раз и начинали действовать на полную мощь. Длилось это недолго, поскольку Костя через минуту вновь воодушевлялся, брал инициативу на себя и... благополучно доводил ситуацию опять до критической, после чего все повторялось по новой.

Однако, даже понимая, что для победы надо просто на пару минут расслабиться и бездумно помахать мечом, а все остальное руки и ноги сделают сами, Костя не мог заставить себя пойти на это. Уж очень страшно было не руководить самим собой. Хотя именно в такие секунды расслабленности ему как раз и удалось подранить третьего, с дубинкой, причем тоже тяжело, в живот. Снежный сугроб под дубом, в который тот улегся, моментально стал красным. Но раненый, не переставая жалобно стонать, в промежутках между завываньями все равно успевал подбадривать своих товарищей, давая им всевозможные кровожадные советы, типа зайти в спину, хряпнуть боярина так, чтоб дух испустил, и так далее. «Лишь бы не вставал», — решил Костя, но старался к нему не приближаться. Мало ли что.

Наконец, устав носиться за неподатливой добычей по всей поляне, оставшиеся двое начали действовать гак, как следовало бы с самого начала. Они перекрывали пути к отступлению, постепенно загоняя жертву к самому краю крутого и глубокого, метров в пять, оврага. Когда до него осталось не больше метра, последний бандюга с дубиной, решив схитрить, подскочил и ударил Костю не наотмашь, а как бы вдоль, целясь в правое плечо и намереваясь свалить с кручи. Константин успел присесть и также вдоль хлестнул своим мечом, распарывая разбойнику пузо, после чего, выпрямившись, удачно парировал очередной удар атамана, но это был, как оказалось ложный замах.

Основной удар был нанесен здоровенным тесаком, и от него Костя увернуться не успел. Распоротая правая штанина стала быстро пропитываться кровью, вместе с которой из него стали уходить силы. Это он почувствовал по тому, как потяжелел в руке меч, как трудно стало отпрыгивать или, наоборот, наседать на обрадованного вожака бывшей волчьей стаи. Успев еще несколько раз вяло отмахнуться от ударов атамана, Костя понял, что силы на исходе, к тому же, завидев, что он еле держится на ногах, размахивая дубинкой в здоровой руке, на помощь атаману поспешил еще один бармалейчик.

Он был уже рядом с ним, когда Константину все-таки удалось поднырнуть под разящий меч вожака и, полоснув по его левой руке с зажатым в ней ножом, тут же воткнуть ему свой клинок прямо в пах. Атаман ухватился за него, не давая выдернуть лезвие из раны, а в это время последний из оставшихся в живых разбойников уже занес над головой дубинку.

Костя в это время, уже отчетливо сознавая, что явно не успевает, тем не менее с какой-то идиотской упертостью тащил на себя меч вместе с вожаком, который продолжал его стойко держать рассеченной до кости ладонью, и в это время что-то коротко тюкнуло того, что с дубинкой, в спину. Поначалу Костя даже не сообразил, почему, вместо того чтобы опустить ее на боярскую голову, средневековый бандит, уже замахнувшись от души, попятился назад и брякнулся на землю. Лишь потом только он увидел стрелу, торчащую у разбойника из спины, и понял, что помощь все-таки подоспела. Меч, который Костя по инерции продолжал тащить из мертвого атамана, наконец легко поддался, и он, не выпуская его из рук, шагнул по инерции назад, но не упал на землю, а, встретив под ногами пустоту, полетел в овраг.

* * *

В лето 6724-е от сотворения мира, в месяц студенец поеха князь Константин на охоту со князьями и тамо, заплутавши в лесе, узреша татей во множестве превеликом, числом до пяти десятков, во не испужался, а вступиша в сечу с ими и, один будучи, побиша их бессчетна, аки святой Егорий на коне восседаючи. И только един тать с помочью диавола возмог ему рану тяжкую нанесть. Но бысть князь Константин духом могуч и призваша он, видючи, како алая руда из чресл ево истекает, светлое воинство Божие и с именем Иисуса на устах еще пуще татей злобных разиша, покуда сил хватало. И до той поры разил он их, пока и последний дух не испустиша. Опосля же деву, коя злодеями полонена бысть, из темниц сырых на свет Божий выводиша и спасаша. Одначе чрез рану ту тяжкую, коя в битве удалой руцею поганого богоотступника нанесена бысть, великия множество руды[3]

алой вытекло, и изнемог князь.

Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 гола.

Издание Российской академии наук. СПб., 1760

* * *