Княжна Дубровина

— Проваливай, кричалъ Кононъ нищему, — не къ барскому дому, къ кабаку путь твой лежитъ. Знаю я васъ! Выпроситъ грошъ, а на гривну выпьетъ, проваливай!

И Кононъ и Максимъ были люди грамотные и въ долгіе осенніе и зимніе вечера любили за чашкой чая почитать газеты и побесѣдовать и потолковать, грозитъ ли война отъ Турка или Нѣмца. Русскія газеты барышни не читали, онѣ всякій день аккуратно читали Journal de St-Petersbourg, русскія газеты предоставляли Максиму и Конону, которые прочитывали ихъ до послѣдней строки и твердо вѣрили печатному. Слово: напечатано равнялось въ ихъ понятіи безусловной правдѣ. Ирина Васильевна напротивъ презирала всѣ книги и газеты, считала ихъ вредными и богопротивными и признавала одно чтеніе: божественное. Во время Великаго поста Максимъ оставлялъ своего легкомысленнаго пріятеля и удалялся въ свѣтелку Ирины Васильевны поговорить о божественномъ и почитать божественное

. И Ирина Васильевна въ этомъ отношеніи могла вполнѣ удовлетворить всякаго. Она почти всѣ псалмы знала наизустъ, кондаки и тропари большихъ праздниковъ тоже, знала также множество молитвъ, читала безпрестанно Четіи-Минеи и съ умиленіемъ и слезами говорила о жизни святыхъ угодниковъ.

Вотъ въ этотъ-то домъ, жившій своею особенною тихою жизнію, пришло извѣстіе, что князь Дубровинъ умеръ и поручилъ свою правнучку и наслѣдницу Варварѣ Петровнѣ. Несмотря на твердость своего характера, она испугалась и конечно отказалась бы отъ такой тяготы и обузы, еслибы не считала этого противнымъ долгу. Александра Петровна въ душѣ была довольна, что въ домъ входитъ новое лицо, которое оживитъ, быть-можетъ, долгіе однообразные дни и хотя отчасти измѣнитъ строгій порядокъ заключенія наложенный на нее волею сестры. Лидія же не скрывала своей радости. Варвара Петровна уже заранѣе ограждала сестру отъ могущаго произойти безпокойства.

— Мы помѣстимъ ее на верхъ съ няней и гувернанткой; поутру будутъ ходить учителя и ихъ швейцаръ будетъ проводить по задней лѣстницѣ, такимъ образомъ шуму и ходьбы по дому не будетъ. Когда сестрицѣ не по себѣ, дѣвочка можетъ обѣдать на верху.

— Ну объ этомъ я и слышать не хочу, сказала Александра Петровна. — Заключить сиротку одну! Она всегда будетъ обѣдать съ нами и проводить съ нами вечеръ. Если она миленькая, я полюблю ее.

Лидія молчала во избѣжаніе выговора, но она строила воздушные замки и заранѣе наслаждалась тѣмъ, какъ повезетъ дѣвочку съ собою къ обѣдни во время архіерейской службы, и въ лавки, и быть-можетъ въ театръ и на вечеръ. Вотъ такъ будетъ счастіе! Нельзя же запереть здѣсь богатое чужое дитя, отданное на воспитаніе, какъ заперли ее самоё…

Долинскій взялъ Анюту за руку и медленно шелъ по широкой, но весьма не высокой роскошной лѣстницѣ и вошелъ въ большую переднюю. Два лакея сидѣвшіе на лавкахъ поднялись, одинъ изъ нихъ растворилъ двери со словами: пожалуйте! пошелъ передъ ними черезъ всѣ гостиныя. Онъ отворилъ дверь въ кабинетъ Варвары Петровны и доложилъ ей громко о гостѣ. Навстрѣчу Долинскому и Анютѣ поднялась съ дивана высокая фигура Варвары Петровны, съ длиннымъ лицомъ, большими черными глазами, неулыбающимся ртомъ и медленными движеніями, она походила въ своемъ темномъ платьѣ и черной на головѣ наколкѣ на старинные портреты строгихъ бабушекъ. Она и глядѣла величавою и строгою. Вся ея осанка внушала почтеніе смѣшанное съ боязнію и таково было впечатлѣніе, которое она произвела на Анюту.

— Милости просимъ, въ добрый часъ, сказала она довольно сильнымъ голосомъ и стараясь быть привѣтливою.

— Очень радъ имѣть честь познакомиться, сказалъ Долинскій раскланиваясь, и прибавилъ: — вотъ наша общая племянница.

Онъ выдвинулъ впередъ оробѣвшую Анюту, которая забыла присѣсть, о чемъ ей не разъ приказывала Маша. Варвара Петровна взяла ее за руку и прикоснулась губами ко лбу ея.

— Прошу садиться. Вы вѣрно устали съ дороги, спросила она у Долинскаго.

— Нѣтъ, не могу сказать, чтобъ усталъ, вѣдь К* не Богъ вѣсть какъ отсюда далеко, но при такихъ условіяхъ путешествіе наше было не легко.

— Почему же? спросила Варвара Петровна.

Долинскій взглянулъ на нее и отвѣчалъ спокойно, не высказывая всей своей мысли.

— Мы привыкли къ племянницѣ — намъ жаль разстаться съ ней.

— У васъ много своихъ дѣтей, я слышала.

— Да, много, пятеро, Анюта шестая.

— А я бы полагала, что при такомъ множествѣ дѣтей пристроить племянницу такимъ блестящимъ образомъ, и у васъ, согласитесь съ этимъ, совсѣмъ ужь лишнюю, можно почитать за великое счастіе.

— Мы ее лишнею не считали, сказалъ Долинскій холодно.

— Вы долго останетесь въ Москвѣ.

— О нѣтъ. Я спѣшу домой, притомъ я на службѣ.

— Гдѣ вы служите?

— Въ губернскомъ правленіи. Я совѣтникъ.

— Когда же вы уѣзжаете?

— Полагаю завтра.

— Папочка! воскликнула Анюта въ ужасѣ, срываясь съ кресла на которомъ сидѣла. Не завтра, папочка!