Княжна Дуду

Был ласковый сентябрьский день -- полусолнечный, полутуманный, и в дворцовом парке стояла необычайная тишина. Даже птицы не щебетали. Поистине казались бесполезными, никому не нужными все эти бесчисленные роскошные цветники, эти туго укатанные и тщательно выметенные дорожки, эти бюсты императоров и полководцев, обвитые необыкновенно свежею зеленью повилики и винограда. Пахло чистым воздухом, немного морем, немного морским песком.

В двенадцать часов на площадке собралось трое друзей, а может быть, и врагов, -- Крюковский, Глыбович и Юрди, привыкших за эти несколько дней встречаться только при свете луны. Как-то слишком официально, точно перед дуэлью или парадом, резала глаза обоим штатским приятелям ярко-оранжевая фуражка корнета Глыбовича, и совсем холодным казался стук его палаша и звон шпор. Очень долго, не меньше двадцати минут все трое ходили в разных направлениях по площадке и молчали. Наконец корнет Глыбович вынул портсигар и попросил у Крюковского спичек. Пока тот рылся в карманах, маленький Юрди вытащил серебряную зажигалку, щелкнул ею, и вспыхнувший огонек как будто нечаянно соединил друзей.

-- Очень странно, -- сказал корнет Глыбович, закуривая папиросу. -- Было назначено в двенадцать часов.

-- Надо ждать, -- неопределенно произнес Крюковский и невольно поймал себя на мысли, что он уже не может прямо смотреть корнету в глаза.

Через минуту со стороны парка послышались шаги, и на другом конце площадки появилась довольно высокая фигура старика с белыми бачками, в ливрейной фуражке и штатском черном пальто. Старик огляделся, уверенно двинулся через площадку и, приблизившись, оказался совсем маленьким, но ужасно прямым старичком.

-- Господин Крюковский? -- вопросительно произнес он, обращаясь сразу ко всем мужчинам. -- Я имею письмо.

-- От княжны? -- спросил беллетрист.

-- Никак нет, -- сказал старичок, -- от Марии Николаевны.

-- От какой Марии Николаевны? -- спросил Юрди.

-- От госпожи Арефьевой.

-- Это ошибка, -- уверенно сказал корнет Глыбович. -- Кому адресовано письмо?

-- Господину Крюковскому, Александру Константиновичу.

-- Совершенно верно, это мне, -- сказал беллетрист, -- но кто такая госпожа Арефьева? Я ее не знаю.

-- Госпожа Арефьева, -- суховато объяснил старичок, -- камеристка светлейшей княжны Евдокии Петровны.

-- Ну? -- нетерпеливо спрашивал Крюковский.

-- Больше ничего-с, -- отвечал старичок, протягивая письмо.

-- А как же княжна, -- уже в замешательстве говорил беллетрист и взял письмо. -- Как ее здоровье?

-- Не могу знать. Оне за границей. Должно быть, хорошо. Честь имею... Ответа не приказано дожидать.

И, приложив руку к своей ливрейной фуражке, старичок быстро, гораздо быстрее, чем пришел, удалился назад.

-- Читайте же, черт возьми! -- не сдерживаясь, крикнул корнет Глыбович.

Беллетрист разорвал конверт, вытащил листок обыкновенной почтовой бумаги и начал читать: