Княжна-цыганка

Загремели стулья, послышались удивленные возгласы. Надин Белую видели в этом ресторане уже месяц, и никто ни разу не слышал от нее такого истошного вопля. А на эстраде Бардин склонился над рукой певицы, а та, всхлипывая и неловко вытирая глаза краем шали, целовала его в голову. Потом же произошло небывалое: Бардин, сойдя с эстрады, протянул руку Надин, и та, спрыгнув вниз, направилась вслед за офицером к столику.

– Ну и ну… Как, однако, быстро! – усмехнулся Сокольский, видя приближающихся Бардина и Дину. Инзовский метнул на него сердитый взгляд, но сказать ничего не успел.

– Так вы живы, Володя, живы! Как я рада вас видеть, какое это счастье! – Певица опустилась на отодвинутый Бардиным стул. Ее смуглое строгое лицо сейчас было освещено счастливой улыбкой, и Дина казалась совсем девочкой. – А вы как пропали в восемнадцатом, так и ни слуху ни духу, ваша матушка все время плакала, говоря о вас…

– Мама жива?

– Минувшей зимой была жива и здорова, Катя с мужем при ней, они так никуда и не уехали… Извините меня, господа! – наконец опомнилась Дина, поворачиваясь к озадаченной офицерской компании. – Но такая встреча, так неожиданно… Мы, видите ли, знакомы еще по Москве, соседи, Володя – с Малой Грузинской, я – с Живодерки… Они с моим братом вместе оканчивали реальное, дружили… А потом – война, революция… и вот! Кто бы мог подумать, боже!

– А где сейчас Васька?

– В Смоленске, они все там остались, у моего дядьки, а я… Я приехала сюда с табором деда. Они сейчас стоят у лимана, за городом.

– Право же, встреча как в романе… – пробурчал Сокольский. – Надин, так вы не споете нам больше сегодня? Я напрасно надеялся?

– Ох, и в самом деле! – спохватилась Дина, вставая. – Володя, простите меня, но вечер только начался… Я должна петь, все ждут. Вы ведь не уйдете, мы еще поговорим с вами?

– Я весь к вашим услугам, Дина.

Она благодарно кивнула и быстрым шагом вернулась на эстраду, где ее ожидали встревоженные музыканты. Через мгновение по залу рассыпались аккорды рояля, и голос Дины вновь взлетел над столиками:

Белая ночь, милая ночь,Светлою мглой здесь нас укрой

И не спеши нам зажечь свет зари…

– Так она действительно цыганка, Володя? – с некоторым удивлением спросил Инзовский, следя глазами за белым платьем на эстраде. – Я, признаться, сомневался…

– Не сомневайтесь! – Круглое лицо штабс-капитана светилось от радости. – Самая что ни на есть «египтянка», из известнейшей хоровой семьи, ее знала вся Москва!

– Но, позвольте, она, кажется, неплохо образованна… При мне цитировала Надсона…

– Еще бы! Гимназия с отличием! И все равно, выпустившись, ушла петь в отцовский хор. Из-за нее воевало меж собой все Александровское училище!

– И вы, надо полагать?

– Ну, я, так сказать, был на передовой… но потерпел поражение, – грустно усмехнулся Бардин. – С ее старшим братом мы были даже дружны, вместе учились, после он ушел в хор к отцу, я – в Александровское, а потом…

– Что было потом, знают все присутствующие, – хмыкнул Сокольский. – Неужели вы тоже изволили воевать?

– Не понимаю вас, господин ротмистр, – растерянно повернулся к нему Бардин. Даже его веснушки, казалось, подпрыгнули от изумления.

– Разумеется…

На темном лице Сокольского застыла неприятная усмешка. Он готов был продолжить, но полковник Инзовский поднял на него пристальный, тяжелый взгляд, и ротмистр умолк на полуслове. Бардин пожал плечами и, разом забыв про Сокольского, повернулся к эстраде, откуда рвался, взлетал к сумеречному розовому небу Динин романс:

Белая ночь, светлая ночь.Тихо в окно шепчет одно —

Нет его, нет…Он ушел, он – далек…

Дину в этот вечер долго не отпускали с эстрады. Да и сама она, обрадованная неожиданной встречей со старым другом, когда-то влюбленным в нее, пела романс за романсом, принимала цветы, улыбалась, не чувствовала никакой усталости и только за полночь, увидев измученные лица своих музыкантов, спохватилась и объявила вечер законченным. Офицеры ринулись к эстраде, но Дина остановила эту разгоряченную, заметно пьяную толпу мужчин улыбкой и протестующим жестом тонкой руки в браслетах:

– Господа, господа, как же вам не совестно, я ведь тоже живой человек, я устала… Ну, отпустите меня хоть переодеться! Володя, не смейте уезжать, вы мне обещали!

– А вы обещали мне, – мрачно заметил из-за плеча Бардина Сокольский.

– Разумеется, но позже… позже… Господа, да позвольте же пройти, вот наказание! – Дина полусердито нахмурилась, протиснулась между офицерами и, стягивая на плечах шаль, ушла в глубь ресторана. Уставшие музыканты, кое-как раскланявшись, покинули эстраду, и официанты принялись надевать на рояль серый чехол.