Читаем Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду полностью

Царь Василий встретил племянника неласково, был понурый, на Михаила не смотрел и сразу выговорил:

— Зачем подвигался к Смоленску? На то моей воли не было. Смоляне пусть стоят, а мы Жигимонду не помеха.

Князь Михаил долго размышлял над словами царя. Сознание его всё ещё было затуманено горем. Ответил, однако, супротивно:

— Нужно было проучить Жигимонда, пусть знает своё место.

— Не тебе государя учить, ещё молоденек, — жёстко образумил князя царь Василий. — Было тебе моё повеление ловить татей вора-самозванца. Сие и есть твоё главное занятие.

— Государь-батюшка, зачем же тогда союз со шведами?

— И сие не твоё дело, ты ещё не державная голова.

Князь Скопин-Шуйский не проронил больше ни слова. Он лишь сожалел, что недруги испортили отношение дядюшки к нему. Знал он давно ту главную причину, которая наливала сердца его завистников ненавистью и злодейством. Те же царёвы братья исходили чёрной завистью оттого, что Михаила любили в войске, что россияне чтили не по годам.

Молчал князь Михаил, слушая поучения царя, а сам был сердцем там, в Новодевичьем, незабвенную свою оплакивал. Да хотел царя спросить, не ведает ли, каким злодейством невинную жизнь оборвали. Но не успел. Пришёл дворецкий и сказал, что князя Михаила зовут на семейное торжество к князю Ивану Михайловичу Воротынскому.

— Ждут тебя всей семьёй и скоро, князь Михаил Васильевич, — доложил дворецкий.

— Царь-батюшка, прошу защиты: я устал с дороги и всю ночь не сомкнул глаз, — с поклоном обратился к Шуйскому Михаил. — Зачем мне сие пирование?

В царский покой быстро вошёл князь Дмитрий Шуйский. Он услышал последние слова Михаила, вмешался:

— Племяш, тебя зовут быть крестным отцом. Сам Иван Михайлович просит твою милость крестить внука.

Следом за Дмитрием вошёл брат Иван, встал рядом.

— Смотри, не хочет идти, — сказал Дмитрий Ивану.

— Да ты бы и шёл вместо меня, — ответил Михаил. — Или вон дядя Иван пусть идёт в крестные. В одном ряду стоим.

— Ан нет, ты далеко впереди, ты герой, — с нескрываемой злостью ответил Дмитрий. — Близок день, когда тебя с колокольным звоном будет встречать первопрестольная!

— Зачем глумишься надо мной, дядя? — с обидой спросил Михаил.

— Глумлюсь? Эко слово мягонькое нашёл. Над тобой не глумиться надо, а семейным судом к батогам приговорить. — И Дмитрий шагнул к старшему брату. — А тебе, царь-батюшка, надо бы знать, чем твои подданные воеводы занимаются. Да вместо того, чтобы по твоему зову во дворец явиться, пред твои очи встать, ответ держать, сей воевода в Новодевичий монастырь помчал да при всей обители над могилой постельной девки самозванца Ксеньки Годуновой убивался.

— Сию подлость токмо кровью отмоешь, дядя! — крикнул Михаил и выхватил меч. — Защищайся!

— И не подумаю. Я твой крестный отец, и ты должен с покорностью внимать тому, о чём говорю.

Однако князь Михаил уже ринулся к князю Дмитрию. Но на его пути встал князь Иван.

— Полно, полно, племянник, тебе правду рекли. Вот и царь-батюшка тобой недоволен. Да царь к тебе милостив. Не так ли? — спросил князь Иван старшего брата.

— Оно так, — согласился царь Василий. — И Ксению тебе, племяш, нет нужды оплакивать. Причину сам знаешь. И слухам не потворствуй, будто бы Шуйские её извели. Ноне же выполнишь мою волю и будешь крестным отцом внука князя Воротынского, который крепким адамантом стоит за меня и за всех нас.

Михаил смирился. На него навалилось безразличие. Голова разламывалась от тупой боли, тело было ватным, каждое движение давалось с трудом. Говоря царю, что он не спал ночь, Михаил сказал неправду: он провёл в седле двое суток и каждые тридцать вёрст менял коня. Какой уж там сон. Он убрал в ножны меч и молча покинул царский покой.

Шёл второй день мая. Князья Шуйские, а с ними и князь Михаил верхами отправились из Кремля в новые палаты князя Воротынского, начатые им строиться ещё при царе Борисе Годунове в Белом городе. Дмитрий нет-нет да и бросал косые взгляды на Михаила. Не всё выложил царю про Михаила Дмитрий, держал на всякий случай камень за пазухой. Как раз на день Родиона-ледолома была у Михаила в дальних местах от Москвы встреча с боярином Прокопием Ляпуновым. Недовольный царём Василием и склонный к дерзким решениям, к смелем починам, он сказал Михаилу:

— Ты мне люб, княже. И верю тебе, как себе. Потому и говорю без обиняков: на престол мы тебя прочим, как самого достойного среди Шуйских. Дядьке твоему недолго сидеть. Что Ваське Голицыну не удалось, другие достигнут.

Говорил шиш князя Дмитрия, что князь Михаил в ответ ни слова не проронил, но загадочно улыбался. И Дмитрий решил, что племянник улыбался от душевного торжества. Знал же он, какая весомая сила стоит за рязанским воеводой Прокопием Ляпуновым, за его братьями — пол-России возвышается.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза