Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду

Декабрь оказался не по-зимнему горячим месяцем. Слово патриарха к россиянам вскоре же дало свои плоды. Митрополит Казанский Ефрем, которому Гермоген передал епархию, узнал, что жители Свияжска увлеклись злодеями, изменили государю. Он скоро выехал в Свияжск, наложил на горожан запрещение и повелел местным клирикам не принимать от изменников церкви никаких даров. Он прочитал во всех храмах грамоту Гермогена, обличил злодеев, послал им анафему. И свияжане одумались, они смиренно били челом царю, дабы простил их вину. Они просили патриарха, чтобы снял с них запрещение. А ещё по воле митрополита Ефрема свияжане собрали ополчение и послали его защищать Москву от разбойного войска Ивана Болотникова, который уже показал своё лицо и был врагом всех честных россиян.

Царь Василий простил свияжан, никого не наказал, не подверг разорению за измену. И Гермоген разрешил митрополиту Ефрему снять с горожан запрещение. Да послал от лица всего православного Освящённого Собора благословение в Казанскую епархию.

«Брат мой, Ефрем, я рад, что вижу в тебе доблестного пастыря. Храни честь православной церкви. Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

В первых числах декабря, на Екатерину-санницу, вернулся из долгих странствий Сильвестр. Худющий, борода свалялась, одежонка поизносилась, лицо — прокалённая красная медь, а глаза ещё зеленее да какие-то буйные, злые. Его встретили как после долгих лет странствий, все ему были рады, и он отогрелся сердцем, повеселел. Его отправили мыться, постригли, переодели во всё чистое, новое и послали к патриарху.

Гермоген тоже был несказанно рад возвращению Сильвестра. Ан в словах сие не выразил, но поблагодарил за возвращение печати.

— Поведали мне, как ты её добывал. Эко силу в себе носишь богатырскую! — Гермоген обнял Сильвестра. — Буду просить государя, дабы дворянством тебя пожаловал.

— Отче святейший, как можно — ведуна... Да от меня столбовые дворяне шарахаться будут. И совсем не то время, чтобы чинами-званиями тешиться. Ты, святейший, повели ноне же всем монастырям московским воев принимать. Идут они на твой зов и конные, и пешие, обозами, и ватагами за Москву постоять!

— Ведаешь подлинно?! — строго спросил Гермоген.

— Видел по всем дорогам, что на полночь от Москвы. А на Смоленском тракте обозы с воями до Можайска.

— Коль так, распоряжусь! — И Гермоген позвонил в колоколец.

Появился дьякон-услужитель.

— Сын мой, шли скоро гонцов по московским монастырям, дабы воев моим именем принимали, на прокорм всех ратных людей ставили. Да позови Катерину.

— Слушаю, отче святейший, — ответил дьякон и ушёл.

Катерина пришла быстро. И будто солнце заглянуло в палату. Шёл ведунье тридцать девятый год, а ничего она не потеряла от былой красы и яркости. «Царственнее стала», — отмечал не раз Гермоген, любуясь своей домоправительницей. А она будто и не замечала своей величавости, вся в хлопотах с утра до вечера.

— Дочь моя, ещё прибавлю тебе забот. Ноне же сходи к купцу Смирнову, что хлебную торговлю держит. Пусть для меня ежедённо двести караваев по двенадцати фунтов выпекает. А куда доставлять, утром скажем. Воев кормить надо.

Патриаршая казна за тот год, что на престоле сидел Игнатий, сильно оскудела. Но Гермоген пополнил её своим вкладом, и не поскупился, велел принимать ополченцев за свой счёт. Да брашно чтобы келари монастырей на торжищах покупали свежее, кормили людей вволю. Потому как знал бывший воин-казак, что на сытый-то желудок отечество защищать легче, нежели на голодный.

Одними из первых в Москве появились ярославские и владимирские ополченцы. Прикатили на санях, обозами. Весёлый, заводной народ, частушками оглушили Москву. А тут ещё и Катеринин день наступил. И в эту пору на Руси частушкам самая воля.

Купи, тятенька, конькаЗолотые ножки!

Пойду Манечку кататьПо большой дорожке!

Царь Василий, узнав о стараниях Гермогена, с облегчением подумал, что скоро наступит усмирение в междоусобице, ежели за дело взялась церковь да во главе с воителем Божиим Гермогеном. Он попросил патриарха показать ему грамоты, которые рассылал по России. Списки грамот Гермоген хранил в приказе. Царю показали их. Прочитав, царь Василий подивился мудрости патриарха. По разумению Василия, Гермоген делал всё, что и нужно было делать ему, царю всея Руси. В душе возникло короткое чувство досады: «Эвона как рьяно действует, наперёд меня скачет», — да погасил в себе царь досаду, тёплое слово сказал:

— Ты, владыко святейший, и мне в отцы заботливые Богом дан.

Болотников ещё стягивал в Коломенское своё войско, чтобы удар по Москве поувесистее был. А патриарх уже прочил армии Болотникова провал во всех её воровских действиях. Он видел, знал, что рать Ивашки вроде бы раскололась на три части, и две из них, более крупные и сильные, стояли на том рубеже, когда только один шаг отделял их от слияния с государевой ратью.