Книга 2.0. Прошлое, настоящее и будущее электронных книг глазами создателя Kindle

Мы почему-то думаем, что искусство просуществует дольше, чем другой товар, и наши художники спасают некоторые книги в эстетически преображенном виде, надеясь, что какие-то из них проживут века. Надо признаться честно: вряд ли даже крупные библиотеки будут хранить книги в эпоху дешевых терабайтовых жестких дисков. Вы в самом деле думаете, что Библиотека Конгресса собирается сначала оцифровать все собрание книг, а потом хранить печатные книги, которые были оцифрованы? Конечно, нет, да и как бы им это удалось? Материала просто слишком много.

Таким образом, нас ожидает великое вымирание печатных книг. Они не улетают за моря и океаны, как странствующие голуби, их страницы не машут нам с неба, как крыльями. Они умирают. Будущие археологи будут говорить об эре Гутенберга и резком разрыве нашего времени, характеризующемся великим вымиранием, после которого в окаменелостях больше не находят печатные книги.

Картины художницы Джорджии О’Киф часто изображают побелевшие черепа на фоне пустыни. Когда художники будут изображать конец эры Гутенберга, они, возможно, нарисуют выцветшие книги на фоне пустынного литературного ландшафта.

Я высоко ценю печатные книги, но считаю, что они уже мертвы, инертны, отжили свое – в отличие от электронных книг, которые озарены электричеством и чудесами. Я рассматриваю стены своего дома, заставленные полками с печатными переплетенными книгами, и вижу полированные черепа в кунсткамере. Мне мучительно больно видеть их смерть, но я рад двигаться в будущее, в цифровой мир.

А вы? Смирились ли вы со смертью печатных книг? Горюете ли вы по-своему? Не хотите ли поделиться своими мыслями по этому поводу?

http://jasonmerkoski.com/eb/21.html

Чтение: вымирающее искусство?

Мне не нравится скрипичная музыка. Она может быть сколь угодно прекрасной, но всегда звучит для меня так, будто кто-то вынимает кишки больной кошке. С рациональной точки зрения я понимаю, что должны существовать великие скрипачи. Я понимаю это умом, хотя и не могу оценить такую музыку. Некоторые вещи – это просто вопрос вкуса. Кориандр. Суши. Кубинские сигары. Краут-рок[124]. Пауки. Несомненно, кое-что из этого списка кажется вам отвратительным. Напротив, кое-что из него может входить в число ваших интересов. Вкусы людей частично изучены. Например, в нашей стране многие любят суши, хотя в принципе это просто сырая рыба. Напротив, пауки редко появляются в меню высокой кухни в наших ресторанах.

Культура переменчива, и каждый, кто путешествовал вне своей страны, быстро в этом убеждается. Тем не менее какие-то элементы культуры универсальны.

Например, у всех нас есть врожденная способность рассказывать и слушать истории.

Сравните устную культуру гомеровской Греции, истории индейцев навахо, книги Джонатана Свифта, Чарльза Диккенса или любого современного автора. Большинство историй посвящено людям. Тут нет ничего удивительного: мы люди, и нас интересуют в основном люди. Это часть наследия, полученного нами из первобытно-общинного строя и вообще от обезьян. Это встроено в нас. Мы запрограммированы структурами своего мозга интересоваться людьми, находить их интересными и видеть их, даже если их на самом деле нет, как светящиеся призраки в темноте.

Поговорим, к примеру, о парейдолии. Звучит как название заболевания[125]

, но на самом деле это довольно общая способность видеть несуществующие лица. Не морды медведей, панд или рыб, а лица людей. Мы видим их в ветвях деревьев, в облаках над головой. На юге штата Нью-Мексико есть часовня в честь черепахи, потому что, если достаточно пристально вглядываться в черепаху, можно различить изображение Христа. У нас есть своего рода переключатели, которые срабатывают, когда мы смотрим на предметы, напоминающие лица. Порой они срабатывают ошибочно, отсюда и происходит парейдолия. Поиск лиц очень важен для нас и потому биологически запрограммирован.

Столь же врожденной является и наша способность рассказывать и слушать истории.

Хорошие истории являются для нас хорошими, потому что рассказывают нам о том, что нам интересно. Рассказ «сработает», если в нем четко обрисован облик человека – например, рыжебородого и в пальто из верблюжьей шерсти. Если портрет слишком абстрактный, он нас не увлекает. Кулинарная книга, например, тоже не заставит читателей пустить слюнки, если не содержит фотографий печенья в шоколадном соусе или безупречно приготовленного филе.

Внимание к деталям – вот что дает жизнь книге. Чтобы получать удовольствие от чтения Сэмюэла Беккета и его абстрактных, лишенных телесности произведений, нужен особый склад читательского восприятия. Обычному читателю нужны детали. Детали находят в нас отклик. Точнее, даже не в нас, а в нашем воображении.