Книга 2. Ранние рассказы

Он махнул рукой, и кондуктор оказался рядом с ним — обычная левитация. А Каллен, уже в который раз, решил в самой глубине души, что ему посчастливилось встретиться с богом.

— А теперь, — сказал мистер Крамли, — нужно спешить, спешить, спешить. Когда апостолы восстали, я лишился большей части своей силы, а мой вагон застрял на полпути. Мне нужна твоя помощь. Быстрей!

У Каллена не было времени, чтобы восхититься видом крошечного метрополитена в конце туннеля. Он спрыгнул с платформы вслед за Крамли и пробежал футов сто по туннелю к стоявшему вагону. С легкостью танцовщика он скользнул в открытую первую дверь. Мистер Крамли об этом позаботился.

— Каллен, — сказал Крамли, — запусти эту штуку и верни ее на обычную линию. И будь осторожен — он ждет меня.

— Кто?

— Новый бог. Представь себе, эти дураки, идиоты, подумали, что могут создать управляемого бога, хотя сущность божественности заключается в неуправляемости. Конечно, создавая бога, чтобы уничтожить меня, они создавали Разрушителя, который разрушит все, что создал я, включая моих апостолов.

Каллен работал быстро. Он знал, как запустить вагон 30 990 — любой кондуктор умел делать это. Сбегал в противоположный конец вагона к рычагу управления, передвинул его и вернулся в кабину на максимальной скорости. Больше он ни в чем не нуждался. На рельсах было напряжение, фары включены, никаких сигналов остановки между ним и Царством Божьим.

Мистер Крамли прилег на сиденье.

— Веди себя тихо. Может быть, он пропустит тебя. Я попытаюсь стать нечетким, может быть, он меня не заметит. В любом случае он не причинит тебе вреда, надеюсь. Ну и ну, все началось в Четвертой секции и превратилось в такой бардак.

Восемь станций они миновали без происшествий и подъехали к Утопия-сиркл… на ней тоже ничего не произошло. Просто создалось впечатление, что вокруг стояла толпа людей и наблюдала за ним со страшной враждебностью во взорах. Нет, толпы не было, была особь. И не особь вовсе, а огромный глаз, который смотрел, смотрел, смотрел…

Но и он исчез, и почти мгновенно Каллен увидел впереди черно-белый знак станции «Флэтбуш-авеню». Торопливо включил тормоз, потому что впереди стоял поезд. Но управление работало не так, как должно, и вагон несся вперед, пока не коснулся стоящего впереди поезда. Сцепился с легким щелчком и стал последним вагоном состава.

Это, конечно, мистер Крамли постарался. Он стоял за его спиной и наблюдал.

— Он не схватил тебя? Вижу, не схватил.

— Других опасностей нет? — с беспокойством поинтересовался Каллен.

— Думаю, нет, — ответил с печалью в голосе мистер Крамли. — Когда он уничтожит все, что создал я, ему будет нечего уничтожать, и, лишившись привычного дела, он перестанет существовать. Результат скверной, небрежной работы. Человеческие существа вызывают у меня отвращение.

— Не надо так говорить, — сказал Каллен.

— Надо, — сварливым тоном возразил Крамли. — Человеческие существа не заслуживают бога. Причиняют слишком много беспокойств и волнений. От них поседеет любой уважающий себя бог. Впрочем, полагаю, ты думаешь, что седовласый бог выглядит величественно. Пусть будут прокляты все люди! Пусть обходятся без меня. Отправляюсь в Африку, попытаюсь поработать с шимпанзе. Готов поспорить, они окажутся лучшим материалом.

— Подожди, — взвыл Каллен. — А как же я? Я верю в тебя.

— Ну и ну, все равно из этого ничего не получится. Вот! Становись обратно нормальным.

Рука мистера Крамли погладила воздух, и Каллен, снова став богобоязненным ирландцем, взревел на чистом гаэльском:

— Ах ты, богохульный…

Но никакого мистера Крамли уже не было. Был только диспетчер, который на крайне неважном английском языке спрашивал, какого дьявола с ним случилось.

Супернейтрон (1941)

Именно на семнадцатом заседании Почтенного общества обманщиков мы испытали самый большой шок в нашей жизни и в результате избрали Гилберта Хейса пожизненным президентом. Общество вряд ли могло считаться крупным. До выбора Хейса в нем состояло четверо: Джон Себастиан, Саймон Мерфри, Моррис Левин и я. В первое воскресенье каждого месяца мы обедали вместе и оправдывали название общества тем, что разыгрывали чек, который вручали самому способному лгуну.

Процесс был достаточно сложным и управлялся строгими парламентскими правилами. Один член общества, когда приходил его черед, рассказывал небылицы с соблюдением двух условий. Во-первых, рассказ должен представлять собой безбожную, фантастическую ложь, во-вторых — звучать правдиво. Членам разрешалось, чем они никогда не забывали воспользоваться, критиковать любое место повествования, задавать вопросы или требовать объяснения.

Горе тому рассказчику, который не ответил на вопрос немедленно или начинал сам себе противоречить. Тогда ему приходилось брать на себя все расходы за обед. Финансовые потери, правда, оказывались весьма незначительными, зато позор был несмываемый.