Книга 3. Между двух революций

Уже поздней в памяти моей вырастает квартира А. С. Тинкер, в которой не раз я бывал (Триумфальная-Садовая, дом Пигит), зная, что квартира — ход в нелегальную катакомбу; но я не знал, что немного позднее лечивший зубы мои доктор Дауге — другой ход: в ту же катакомбу; за стеною комнаты, где он сверлил мои зубы, происходили ответственнейшие совещания большевистской партии²²⁷.

Провал подпольной организации, произведенный Пуцято, был очень чувствительный; средь писателей толка Зайцева не на шутку переполошились; дело доходило и до третейских судов;²²⁸ но в Париже выяснилась непричастность зайцевской группы к преступленьям Пуцято. А были моменты, когда один глядел на другого, переживая ужас: не предатель ли перед ним; я косвенно оказался прав в резкой полемике против мутной воды, в которой плавали иные из модернистов; за полемику мне от всех доставалось, кроме Гершензона и Белорусова: ведь в «мутные воды» заплыла-таки провокаторша.

Провокаторами кишела Москва.

Неизвестно откуда явившийся лектор, имевший успех, бегал с визитного карточкою по всем лекторам; забежал и ко мне, прося быть оппонентом; он наткнулся у меня на П. д'Альгейма; после его ухода д'Альгейм предупреждал:

— «Про него ходят слухи, что его уличили в провинции в том, что его миссия устраивать в прениях инциденты и этим выявлять пред охранкою молодежь, которую убирают потом».

Я тем не менее пошел на лекцию подозрительного господина, — не оппонировать, а предупредить нескольких знакомых курсисток об этом «типе», чтобы они в случае чего не шумели и предупредили публику; увидев в зале шумную обычно курсистку, я просил ей шепнуть, чтобы она сообщила своим подругам: не шуметь в случае инцидента; исполнив «миссию», я демонстративно вышел из зала под носом лектора; аудитория была предупреждена; «скандал» не удался; но после лекции к мной предупрежденной курсистке на улице подошел неизвестный субъект и спросил ее иронически:

— «Что вас просил передать Белый?»

Вскоре ее «посадили»; в Москве разнеслась молва, что новоявленный лектор — лектор из охранного отделения; и след его простыл из Москвы; вскоре, будучи в Киеве, его встретил я фланирующим на Крещатике.

Лекции и вечера в пользу «организации» устраивались фиктивно от моего имени; я подписывал несколько листов белой бумаги, на которой фактические устроители писали, что надо; за меня они сдавали отчеты полиции о сборах и прочем; техники устройства этих вечеров я не знал.

Вот что произошло: А. С. Тинкер организовала литературный вечер в пользу военной организации большевиков; я подписал белые листы в свое время, забывши о них; вечер прошел удачно; но Тинкер исчезла с моего горизонта; прошло семь месяцев; в это время вонью над всею Россией лопнул Азеф;²²⁹ я прекратил свои лекции.

Вдруг является квартальный надзиратель; и, к моему удивлению, просит немедленно сдать полиции отчет в вечере, имевшем место полгода назад; какой отчет? Я и не подозревал, что есть такие отчеты; квартальный дал мне отсрочку в два дня; тотчас же по его уходе я бросился в квартиру Тинкер, сетуя, что она меня подвела; мне отворила неизвестная брюнетка; и объяснила: организация провалилась; одни — схвачены; другие — бежали; о делах моего вечера ничего точного она не может сказать, но может дать адрес одной из барышень, причастных к устроению вечеров: надо к ней идти с черного хода: ее родители не знают о причастности дочери к организации; я так и сделал; барышня, выскочившая на кухню ко мне, лепетала испуганно, что и знать не знает, и ведать не ведает ни о каких отчетах, прося меня скорее уйти, чтобы родители ее не накрыли со мной (родители ее, видно, были буржуи). Я понял: провал — серьезен; А. С. либо бежала, либо сидит; отчета о лекции или нет вовсе, или попал он в охранку. Я тоже подлежу ответственности; и я пошел к знакомому мне юристу: изложил ему казус, прося дать совет, как вывернуться; он был кадет; он мне доложил: меня могут привлечь по двум пунктам: как мошенника, присвоившего себе деньги, или как политического; в последнем случае — арест, ссылка; и кисло меня проводил со словами:

— «С этим шутить не любят!» Что делать?

Не без волненья я ждал квартального; когда он явился, то я прямо ему заявил: отчетов я никогда не сдавал; это проделывали мои помощницы, барышни, которых я даже и фамилий не знаю и адреса их; они — мои слушательницы. Квартальный, понявший, в чем дело, насупился, мымыкая что-то, напоминающее о сочувствии моему положению:

— «Вы — молодой человек… Эх… — махнул он рукой, подымаясь. — Если дело зацепится в градоначальстве, то — плохо; а если у нас в участке», — и он посмотрел на меня. Я ему сунул в руку: и он ушел, не обещая, не угрожая.

Этот инцидент от матери я, конечно, скрыл; и недели две ждал «дорогих гостей»; они — не явились ко мне; но у Эллиса, тогда моего друга, был обыск.