Книга 3. Между двух революций

(55) Трагедия Вяч. Иванова «Тантал» была опубликована в альманахе «Северные цветы ассирийские», выпущенном издательством «Скорпион» весной 1905 г.

(56) О восторженном в эту пору отношении С. Соловьева к произведениям Брюсова свидетельствуют два его посвященных Брюсову стихотворения (январь 1905 г.), в которых творчество поэта-символиста приравнивается к высшим достижениям мировой поэзии. См.: Соловьев С. Цветы и ладан. Первая книга стихов. М., 1907, с. 65–67.

(57) В рецензии на второй сборник стихов Блока «Нечаянная Радость» (М., 1907), впервые опубликованной в журнале «Перевал» (1907, № 4, с. 59–61), Белый писал: «Нам становится страшно за автора. Да ведь это не „Нечаянная Радость“, а „Отчаянное Горе“!» (Арабески, с. 460).

(58) В тексте «Балаганчика» мистик «с провалившейся головой» не обозначен; в каком из трех мистиков, выведенных в пьесе Блока, узнал себя Соловьев, остается неясным.

(59) Подразумевается не письмо Блока, а его запись от 26 июня 1908 г.: «Хвала создателю! С лучшими друзьями и „покровителями“ (А. Белый во главе) я внутренне разделался навек» (Блок А. Записные книжки. 1901–1920. М., 1965, с. 108–109).

(60) Подразумеваются испанские мотивы, активно развивавшиеся К. Д. Бальмонтом в его поэзии рубежа веков (стихотворения «Как испанец» (1899), «Испанский цветок» (1901) и др.). См.: Бальмонт К. Д. Стихотворения (Библиотека поэта, большая серия). Л., 1969, с. 149, 228.

(61) Стихотворение Н. А. Некрасова «Огородник» («Не гулял с кистенем я в дремучем лесу…», 1846), бытовавшее в фольклорном репертуаре с народной мелодией (в песенниках — с 1880-х годов); положено на музыку Н. И. Филипповским, А. М. Зориным, М. Петровым, М. К. Штейнбергом.

(62) Бранд — герой одноименной драматической поэмы Г. Ибсена (1866), человек исключительно сильной воли и духовного фанатизма.

(63) Миме — герой тетралогии Р. Вагнера «Кольцо Нибелунга» (третья часть — «Зигфрид»), хитрый и коварный гном, стремящийся к власти над миром и к завладению копьем Вотана.

(64) Евангельская реминисценция: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» (От Матфея, VII, 3; ср.: От Луки, VI, 41).

(65) Белый опускает здесь главную, «мистическую», причину поступка Соловьева, о которой сообщает в «Воспоминаниях о Блоке»: «С. М. впоследствии объяснял, что спустился с террасы он в сад машинально, прошел тихо в лес; и увидел — зарю; и звезду над зарею; вдруг понял он, что для спасения „зорь“, нам светивших года, должен он совершить некий жест символический, что от этого жеста зависит вся будущность наша <…> С. М. вдруг почувствовал: если сейчас не пойдет напрямик он чрез лес, чрез болота (все прямо, все прямо) — к заре, за звездою, то что-то, огромное, в будущем рухнет; и он — зашагал, не вернулся за шапкой: все — шел, шел и шел, пока ночь не застигла в лесу; так он вышел из леса, прошел через поле; и канул — в леса; возвратиться же вспять он не мог; тут он вспомнил, что выбрался к Боблову. В Боблове — встретил приют <…>» (Эпопея, II, с. 259).

(66) Ср. характеристику этого инцидента в дневниковой записи М. А. Бекетовой от 27 июня 1905 г.: «Сережа внезапно исчез с вечера на целую ночь. Думали, что он заблудился в лесу, искали его, кричали, утром гоняли всех лошадей. Боря узнал в Тараканове, что он в Боблове. Он приехал в 3 часа и за чаем рассказал свое паломничество. Мистическая необходимость вела его от церкви до церкви в Боблово, а там на лай собак вышла Муся <…>. Он объяснил ей, что заблудился, гуляя, она привела его в дом, и т. д. Все это он рассказывал с шутками, как всегда, но делал из этого нечто похожее на странствие в пустыне Вл. Соловьева, только еще важнее. Закончил тем, что иначе поступить было нельзя, даже если бы все мы умерли от беспокойства. Алю, и без того измученную, это взорвало, и она крикнула, что он дьявол и соблазн, и ушла. „Ты ничего не понимаешь, ты говорила глупости, тетя Аля“, — говорил потом Сережа. Аля говорила, что все это игра, что Сережа совершенно здоров и уравновешен. Боря сказал, что, если бы она была мужчиной, он бы вызвал ее за это на дуэль. На другой день уехал скорее, чем было положено <…>» (Литературное наследство, т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования, кн. 3, с. 609–610; Муся — Мария Дмитриевна Менделеева, сестра Л. Д. Блок; Аля — А. А. Кублицкая-Пиоттух). Позднее в письме к М. А. Бекетовой от 6 февраля 1931 г. Белый расценивал «уход» С. Соловьева как «жест ребенка, чисто и вдохновенно имитирующего жест Вл. Соловьева» (Александр Блок. Исследования и материалы, с. 261).

(67) В первоначальном варианте текста было: