Книга 3. Между двух революций

3) живая связь» их; если «а» триады — формосодержание, то, когда оно не дано, имеем дуализм между «b» и «с» (формой и содержанием); когда базируются на форме, то упираются в мертвые, классические каноны; когда старая форма бракуется содержанием, то упираются в романтический бунт, которого опасность — хаос; противоречие меж романтикой и формализмом — снимается в символизме, где «Ь» и «с» взяты в «а»; когда «а» есть сырье, мы — реалисты; когда оно — смутно предугадываемое соответствие, мы — идеалисты; нет идеализма и узкого реализма в действительном символизме; вот восемь типов возможного строенья триады как восемь стилей, лежащих в основе восьми школ: 1) а — be, 2) а — cb, 3) be — a,

4) cb — а, 5) (a) be, 6) a(cb), 7) be (a), 8) cb(a); первые «четыре… способа… объединимы как реалистический символизм…»; последние четыре ведут к аллегоризму; «этот… класс… я назвал бы идеалистическим»; привожу и примеры: тип «а — be» вскрываю как фетишизм первобытных народов; «а» взято природой, но котируемо богом (дерево как идол); тип «а — cb» — греческий мифологизм; «be — а» — образ Рафаэля; «cb — а» — романтический реализм; «а(bс)» — Байрон; «(a)cb» — Верлен, Метерлинк; «be (а)» — Чехов; «cb(a)» — Бодлер, Гофман; классические, романтические и «реалистические» (в узком смысле) проекции — одно; реализм как правда в символизме — другое; в такой установке узкий натурализм — иллюзорен и субъективно идеалистичен; реализм символизма не в том, берет ли он образы из обстания, а в том, что все «Ь» в нем (предметные вещи), все «с» (переживания) даны в «а»: не в форме, не в голом содержании, а в предестинирующем их единстве; так «а — be» вне «а» (символизма) становится просто «be» («а» здесь — нуль); символизм становится идолатрией; в поздней фазе это — фетишизм быта (подчас — грех Золя); «а — cb» вне символизма — «cb»; и тогда в первичных фазах культуры это — спиритизм; в поздних — иллюзионизм Рейсбрука и ранних драмочек Метерлинка.

Таков смысл моей статьи «Смысл искусства», написанной в 1907 году (см. «Символизм»). Символизм Для меня — реализм, что я подчеркивал: «символизм не противоречит реализму» [ «Арабески», стр. 243] (1909 г.); часто «не способны… осознать иллюзионизма… представлений о реальности»; [Там же, стр. 243] символизм — «протест против кажущегося реальным»; [Там же, стр. 245⁷⁷] «символизм совпадает с истинным реализмом» [Там же, стр. 314] (1908 г.)⁷⁸

.

Я боролся с мещанским натурализмом, с метафизическим реализмом, формулу которого провозгласил Вячеслав Иванов в 1908 году: «От реальностей к более реальному»;⁷⁹ он котировал идеалистом меня, потому что я издевался над подменой понятия «символа» понятиями мистической геральдики. «Символизм реален… Мысль, достаточно известная… Художник… не может быть назван ни реалистом, ни символистом в прежнем смысле (…в иллюзионистическом)… Что же тут нового?» — т. е. в лозунге Иванова. — «Спор… не о реальности символизма, а о понимании характера этой реальности… Мы требуем от искусства, чтобы оно было осязаемой формой („res“), а не… хаосом мистики» («Арабески», «Realiora»)⁸⁰

.

Суть ивановского реализма стала «вещью» схоластики Ансельма Кентерберийского; от нее веяло средневековым склепом; я хоронил схоластику и метафизическую эстетику: «Метафизическая эстетика… всегда… мелко плавала»; не против реализма боролся я, а против «осельного жернова», подвязываемого Ивановым в виде «символики»: к символизму; возможна ли эстетика как точная наука? «Вполне возможна», — отвечал я; и за это попадал в лагерь «идеалистов».

Метафизический реализм — подмена одного реализма другим; и ползучий эмпиризм — такая же подмена; через двадцать пять лет Ф. В. Гладков писал: мир есть «диалектическое единство сущности и явления, а не просто предметы и вещи… в понимании наивного реализма»; [ «Литературная газета», 1930 г., № 24 — «О диалектическом методе в художественной литературе»⁸¹

] такое единство и было «а» триады «abc», или то, что я называл символом; символизацией называл я систему образов, раскрывающих единство; многообразие способов раскрывания (школ) должна была вскрыть наша школа в плане кампании 1907 года, легшем в основу платформы «Весов»; символ — «образ, взятый из природы и преображенный творчеством»; [ «Символизм», стр. 8⁸²] он — «образ… действительности»; форма его — «материальная схема…»; содержание — в «музыкальном корне искусства»; по Иванову, музыкальность — идеалистична; я Иванову возражал: «Г. Иванов… в музыкальной мелодии видит идеализм, тогда как мелодия связана с ритмом… реальнейшею основой музыки» [ «Арабески», стр. 315⁸³].