Книга 3. Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны

Мы получали трансляцию о предстартовой подготовке вплоть до минутной готовности. Сообщение о минутной готовности прошло по всем наземным и корабельным пунктам. По циркуляру приняли десяток обнадеживающих докладов «Минутную готовность принял!». От Москвы и Евпатории «до самой до Камчатки» на десяти НИПах сотни людей застыли в аппаратных помещениях. В Тихом океане ждали сигналов теплоходы «Чажма» и «Чумикан». В Гвинейском заливе раскачивался на штормовых волнах «Долинск», телеметристы ждали первый виток.

Минутная готовность растягивалась. Левин молчал. Отсутствие всякой информации действует на психику хуже, чем плохая информация.

Что-то произошло на старте! Только через 30 минут получили от Госкомиссии команду:

– Дайте отбой всем средствам и системам!

Что же произошло?

14 декабря предстартовые испытания, заправка и все заключительные операции протекали без замечаний. Заседание предстартовой комиссии прошло спокойно. Все главные повторно дали заключения об отсутствии замечаний и полной готовности.

По пятнадцатиминутной готовности, следуя королевской традиции, ушли с площадки и спустились в бункер Кириллов, Керимов, Мишин, Шабаров, Дорофеев, приехавший на этот пуск из Куйбышева Дмитрий Козлов и его заместитель по испытаниям Михаил Шум. Осташев с испытателями корабля находился у пульта станции 11Н6110. Кириллов и Шабаров встали к перископам. 31-я площадка имела статус боевой. За пультами носителя здесь сидели офицеры боевого расчета. По уровню дисциплины и знанию техники они уже не уступали стреляющим офицерам первой площадки. По минутной готовности Кириллов начал контроль за ракетой через перископ, словно она могла раньше времени сорваться со старта, диктуя традиционный набор команд: «Протяжка один», «Ключ на старт!», «Дренаж», «Протяжка два», «Пуск!». Дальше должна работать автоматика по циклограмме запуска всех двигателей. Бегущие транспаранты на пульте один за другим сообщали о выполнении операций и воспламенении пирозапалов зажигания во всех камерах… кроме одной на боковом блоке. Зажигалка одной из камер оказалась не готова к запуску, и автоматика «сбросила» схему. Производить повторный набор и попытку запуска можно было, только осмотрев все камеры, сменив зажигалки, поняв и устранив причину отказа.

Обычно в таких ситуациях ответственность принимает на себя стреляющий. Будь здесь Королев, Кириллов испросил бы его согласия. Теперь он взял всю ответственность на себя. Стартовой команде было приказано подойти к ракете, осмотреть двигатели и найти причину отказа. Под ракету была выдвинута кабина обслуживания, с которой открывается доступ к соплам двигателей. К команде военных присоединились Дорофеев и Шум. Из бункера на «нулевую» отметку к ракете поднялись Кириллов, Керимов, Мишин, Козлов, Осташев. С чистого неба стоящее низко над горизонтом зимнее солнце хорошо подсвечивало все происходящее на старте.

Внезапно где-то над ракетой сопровождаемый сильнейшим хлопком вспыхнул ослепительно яркий свет. Это над обтекателем запустились двигатели системы аварийного спасения. Находившиеся на площадке изумленно наблюдали, как в полукилометре от старта над степью закачался под парашютом спускаемый аппарат корабля. Створки головного обтекателя грохнулись рядом с площадкой. Кириллов вовремя успел переключить внимание и углядеть огоньки, весело плясавшие над разрушенной макушкой ракеты. Сообразить, что может последовать за стекающими вниз, пока еще безобидными, огненными струйками было нетрудно.

По громкой связи он отдал четкие команды: «Всем с площадки немедленно в бункер! С кабины обслуживания уходить по патерне в сторону подземного кислородного завода! Воду на старт!»

Еще жива была память о трагедии 24 октября 1960 года. Никого не требовалось подгонять. Каждый убегал по силе своих физических возможностей.

Пороховые двигатели САСа бережно вынесли спускаемый аппарат на высоту до 700 метров и отдали его на попечение парашюту. Приземление, как определили впоследствии, прошло вполне нормально – даже сработала система мягкой посадки.

Кстати замечу, что я был очень заинтересован в испытаниях системы мягкой посадки. С моей подачи к этой разработке привлекали профессора Евгения Юревича из Ленинградского политехнического института (ЛПИ). Королеву в свое время это предложение показалось несерьезным, но он его и не отклонил. Так начиналась деятельность нового молодого ОКБ ЛПИ, главным конструктором которого долгое время был Юревич. Вскоре его деятельность на космическом поприще вышла далеко за тесные рамки высотомеров для мягкой посадки.

Но вернемся к мучительному вопросу. Почему САС поджег ракету?

Уже потом поняли, что при отрыве спускаемого аппарата двигателями САС разрываются трубопроводы жидкостной системы терморегулирования. Для этой системы была разработана специальная жидкость, обладавшая как теплоноситель уникальными свойствами. Однако эта жидкость горела лучше бензина. Она-то и загорелась от факелов пороховых двигателей САСа.