Книга 4. За семью печатями

И тут я вспомнил, как однажды седоголовый ведун мне рассказывал сказку. Было видно, что он придумывает её на ходу. Но смысл сказки от этого не изменился.

– Хочешь, я тебе расскажу одну историю, про одного портного? – начал он разговор.

– Я всегда с удовольствием слушаю всё, о чём ты мне рассказываешь.

– Тогда слушай, – и я увидел, как в глазах старого засветились искорки. – Этот портной был бедным евреем.

«Это уже не история, а настоящая сказка», – подумал я про себя.

– По фамилии Толерант.

– Постой, но с французского толерантность означает терпение, – перебил я рассказчика.

– Да, в том-то и дело, что означает, – кивнул головой хранитель. – Он и был терпелив, этот еврей Толерант. Жил бедно, ни на кого не жаловался. Словом, полностью соответствовал своей фамилии. Зная его характер, к нему часто наведывались грабители. Грабили подчистую, а он только руками разводил и даже помогал себя грабить. Дескать, вот это вы, ребята, забрать забыли и это. у меня тут есть похоронка, не забудьте и её прихватить… Полностью входил в положение грабителей и был во время ограблений не на своей, а на стороне насильников. Слава о таком странном поведении портного разнеслась по всему городку. И некие люди решили его всё-таки заставить выразить хоть какой-то протест. Грабить еврея они не стали. Это мероприятие было бесполезным. Он к нему привык. Они решили его хорошенько побить. И вот, встретив беднягу в темном углу, двое экспериментаторов начали его дубасить. Били от всей души, стараясь только не убить. И каждый раз спрашивали:

– Знаешь, за что мы тебя так?

– Не знаю, – лепетал Толерант. – Но если бьёте, значит, так надо…

– Как это надо! – озверели хулиганы. – Ты же ни в чём не виноват! Мы тебя просто так колотим, ублюдок!

– Что же, если вам нравится меня избивать, то не стесняйтесь, бейте сильнее! Я вас понимаю, я полностью на вашей стороне… – выплёвывая кровь, говорил им бедный Толерант.

Услышав его слова, парни опешили. Они перестали пинать еврея и переглянулись

– Как пронять такого? – вертелось у них в сознании.

– Ты знаешь, кто мы такие? – наклонился над лежащим один из экспериментаторов. – Мы ещё и извращенцы, и ты нам как раз подходишь!

– Ну что же, я только «за»! – донесся до них голос Толеранта. – Главное, чтобы вам хорошо было.

Почесали затылки, ещё по паре раз пнули ненормального и пошли восвояси.

– Он же конченый псих! – сказал один другому. – Настоящий мазохист, вот и вся его загадка.

– Теперь понимаешь, что такое толерантность? – улыбнулся старик.

– Одна из форм безумия, которую на Западе возвели в ранг нормальности и навязали всему миру.

«Действительно, с точки зрения современных либералов наши далёкие предки, – перенёсся я в прошлое, – были и расистами, и абсолютно не толерантными субъектами. Но с точки зрения здравого смысла они являлись вполне вменяемыми хранителями своего звёздного наследия. Интересное совпадение, – размышлял я. – При Сталине Советская Россия представляла собой такую же со всех сторон закрытую империю, что и в древности. На враждебном Западе этот защитный барьер назван «железным занавесом». Какое точное определение! Но только ли с целью остановить опасное тлетворное влияние западной идеологии был построен «железный занавес»? Наверняка нет. Идеология – только одна сторона медали. Вторая сторона у нее была, конечно же, экономическая. Чтобы наши ресурсы не питали сырьём западную промышленность. Но, может, есть ещё и скрытая сторона. Тогда, какая? Неужели сохранение генофонда русского этноса? То, что Иосиф Сталин не был интернационалистом, секретом для меня не являлось. Знал я и то, что Иосиф Виссарионович, будучи полугрузином, нисколько не стеснялся исповедовать настоящий русский национализм. Одна его речь о значении русского народа, которую он произнёс на своем юбилее семидесятилетия, чего стоит! Но, с другой стороны, СССР заселен был не только русскими! Как можно было сохранить чистоту суперэтноса, да и чистоту других этносов в таких условиях?»

И тут до меня дошло:

«Конечно же, развитием национальных культур! Не внедрением западной массовой псевдокультуры и сломом всего национального, а наоборот. Что в СССР, в эпоху Сталина, и делалось! Как всё оказывается просто! – думал я. – Сколько же этот гений Джугашвили знал и понимал? И как он был одинок в своём подвижничестве?!»

На миг я представил себя на месте Сталина и у меня внутри что-то сжалось.