Книга Балтиморов

Покуда моя мать пребывала в уверенности, что я ночую у своего приятеля Эда, мы, вернувшись в «Уолдорф-Асторию», долго занимались любовью. На стене номера висело большое зеркало, и я увидел себя между ее ног. Созерцая в зеркале нашу наготу и наши движения, я находил, что мы очень красивы; мы и были красивы. С ней я в свои шестнадцать чувствовал себя сильным, взрослым мужчиной, отважным и уверенным в себе. Я задавал тот темп и ритм, какие, я знал, ей нравились, и заставлял ее выгибаться все сильнее, просить еще и вцепляться мне в спину, когда она кончала и, в последний раз застонав от удовольствия, оставляла своими изящно накрашенными ногтями полосы у меня на коже. По номеру разливалась удовлетворенная тишина. Она отбрасывала волосы с лица и, задыхаясь, откидывалась на гору подушек, предоставляя мне любоваться ее грудью в бисеринках пота.

Именно Александра подтолкнула меня, дала мне смелость жить. Собираясь совершить что-нибудь не вполне дозволенное и предчувствуя мои опасения, она хватала меня за руку, смотрела мне в глаза и говорила: «Боишься, Марки? Чего ты боишься?» Сжимала мою руку еще сильнее и втаскивала меня в свой мир. Я называл его миром Александры. Я был настолько ею околдован, что однажды все-таки сказал:

— Наверно, я немножко в тебя влюблен.

Она обхватила ладонями мое лицо и посмотрела мне прямо в глаза:

— Маркикетик, есть вещи, которые девушкам лучше не говорить.

— Я пошутил, — ответил я, высвобождаясь из ее рук.

— Вот так.

Вам первым я рассказываю о той абсолютной любви, какую изведали мы с Александрой Невилл в 1995–1996 годах. И я никогда никому не рассказывал, как после десяти месяцев нашей связи она разбила мне сердце. Она подарила мне столько счастья, что неизбежно должна была однажды причинить и горе.

В конце лета 1996 года она уехала в Коннектикут учиться в университете. Навестила меня в Монклере накануне отъезда и, пока мы гуляли по городу, храбро сообщила эту новость.

— Коннектикут не так уж далеко, — сказал я. — А я как раз получаю водительские права.

Ее глаза были полны нежности.

— Маркикетик…

Уже по тому, как она произнесла мое имя, я все понял.

— Значит, я тебе больше не нужен…

— Марки, не в этом дело… Это университет… Для меня это новый этап, я хочу быть свободной. А ты, ты… Ты же еще школьник.

Я закусил губу, чтобы не разрыдаться.

— Тогда прощай, — ответил я просто.

Она взяла меня за руку, я вырвался. Она заметила, что у меня блестят глаза.

— Маркикетик, ну ты же не будешь плакать…

Она крепко обняла меня.

— С чего ты взяла, что я плачу? — отозвался я.

Мать еще долго спрашивала меня, как поживает «малышка Александра». А когда кто-нибудь из подруг жаловался ей, что сын плохо успевает в школе и ему нужна помощь, она горестно вздыхала:

— Как жаль, малышка Александра чертовски хорошо помогала. Вашему Гэри она бы очень понравилась.

Мать годами заводила одну и ту же песню:

— А как там малышка Александра?

— Понятия не имею.

— По-прежнему никаких вестей?

— Нет.

— Жаль, — заключала мать, явно разочарованная.

Она еще долго считала, что Александру я больше никогда не видел.

18

Лето 1996 года, когда мы порвали с Александрой, вообще было какое-то апокалиптическое.

Она бросила меня прямо перед моим отъездом в Хэмптоны, и я впервые в жизни ехал туда с тяжелым сердцем. Прибыв на место, я обнаружил, что вся Банда Гольдманов пребывает в отвратительном настроении. Прошлый год был очень тяжелым: после смерти Скотта мирная, размеренная жизнь моих кузенов распалась.

Всего за несколько месяцев Вуди и Гиллеля разлучили дважды. Сначала в октябре Вуди отчислили из Баккери. Потом в январе, после того, как Гиллель провалил учебу в первом полугодии, его отослали в специальную школу. Теперь он ночевал в Оук-Парке только на выходных.

Мне казалось, что разваливается вообще все. Но это были еще не все неприятности; в день моего приезда мы с кузенами пошли в «Рай на Земле», поздороваться с милыми Кларками. И обнаружили воткнутый на газоне щит со словом «Продается».

Дверь нам открыла расстроенная Джейн. Сет сидел в гостиной в кресле-каталке. Он перенес инсульт и весь как-то ссохся. Теперь он был ни на что не способен. И дом с его ступенями и лестницами больше для него не годился. Джейн хотела продать его поскорее. Она знала, что у нее не достанет ни времени, ни сил содержать его, и хотела избавиться от него, пока он в хорошем состоянии. Она готова была его уступить за очень сходную цену; такую возможность нельзя было упускать. Некоторые говорили о сделке века.

Дом уже был на устах у всех местных агентов по недвижимости, но тут дядя Сол и тетя Анита стали подумывать, а не купить ли его. Джейн Кларк по дружбе даже готова была отдать им приоритет. Мы без конца говорили об этом. Каждый раз за столом спрашивали дядю Сола, не надумал ли он.

— Так что, вы будете покупать «Рай на Земле»?

— Пока не знаем, — отвечал дядя Сол с едва заметной улыбкой.