Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика

Эпизод с «посланиями» наиболее странный во всем рассказе. По его поводу П. Голдин ограничивается замечанием, что здесь мы имеем дело с уникальным свидетельством грамотности (literacy) среди куманов в XIII в.[946] Пока не вполне ясно, правомерна ли такая интерпретация. Достоверные свидетельства о половецкой грамотности относятся только к следующему столетию

[947]. Однако сам факт отправки «посланий», несомненно, яркий пример использования текста в качестве амулета. Такая практика распространена с глубокой древности в разных культурах и характерна для погребальной обрядности. В «посланиях» говорится, что «знатный рыцарь» был достойным мужем, хорошо служил «великому королю куманов»; «великий король» также просит «первого короля» вознаградить воина за службу своему господину, «знатному рыцарю». Обращает на себя внимание близость содержания «посланий», распространенному в России формульному неканоническому тексту аналогичного назначения — так называемому письму св. Николаю/Петру (в просторечье — «пропуску» или «подорожной»), которое зачитывали и вкладывали в правую руку умершего перед похоронами. Дипломат из Гольштейна Адам Олеарий (30-40-е гг. XVII в.) цитирует текст такого письма: «Мы нижеподписавшиеся, Патриарх или Митрополит, священник города… исповедуем и свидетельствуем сим, что податель сих наших писем всегда жил у нас как истинный христианин, исповедующий греческую веру; и хотя он иногда и грешил, он покаялся в своих грехах, и посему получил отпущение грехов: что он почитал Бога и святых; что он молился и постился в часы и дни, установленные Церковью, со мной, своим духовником, он во всем примирился, так что у меня нет причин осуждать его или отказывать в отпущении грехов. Как свидетельство этого мы дали ему настоящее удостоверение, которое он может показать, чтобы св. Петр мог открыть перед ним двери вечного блаженства»[948].

Приведенный текст представляет собой как минимум бесспорную культурно-типологическую параллель загадочным половецким «посланиям», не оставляющую никакого сомнения в том, что последние не могли быть просто выдуманы Филиппом де Туей. Однако не кроется ли за этой функциональной и содержательной близостью двух текстов нечто большее, чем просто отдаленное («конвергентное») сходство между языческим половецким и христианским погребальным обрядом, глубоко проникнутым «реминисценциями язычества»? Б. А. Успенский указывает, что наиболее ранние свидетельства о письме св. Николаю дают Киево-Печерский патерик и «Житие Александра Невского»[949]

. Подчеркнем, что упоминания об этом обычае («письме», «молитве», «духовной грамоте») аутентичны для первоначальных редакций названных литературных памятников и, следовательно, четко фиксируют его бытование на Руси не позднее первой трети XIII в.[950], т. е. в тот исторический период, когда на Балканах происходили описанные Жуанвилем события. Уже одно это примечательное хронологическое совпадение наводит на мысль о возможном непосредственном влиянии христианского погребального обряда на половецкий. Такое предположение тем более вероятно, если учесть, что куманы, к которым прибыло посольство латинян, вполне могли выходцами из орды Котяна. Как известно, этот хан, выдав свою дочь замуж за Мстислава Удалого, прочно породнился с галицкими князьями и его половцы до переселения в Венгрию, по-видимому, находились в тесном контакте с юго-западными областями Руси[951]. Впрочем, источником предполагаемого культурного воздействия не обязательно должна была выступать Русь. Как верно замечает В. Ф. Райан, обычай снабжать умершего письмом к св. Николаю, вопреки мнению Б. А. Успенского

[952], вряд ли представлял собой исключительно русское явление. В новое время тексты подобные данному «письму» (бреве, Schutzbriefen — «охранные грамоты») существовали и в Западной церкви[953]

. Вот почему поиск следов аналогичного обычая в Византии, Болгарии или Венгрии, где его в XI–XIII вв. могли тем или иным конкретным способом воспринять пребывавшие там половцы, по-видимому, не лишен перспективы.

Конечно, необходимо отметить и отличия христианского обычая от его предполагаемой языческой «реплики». Существенно, что у «письма» разные «адресаты». В первом случае — это один из наиболее почитаемых святых, во втором — мифологизированный половецкий предок. Менее значимым кажется некоторое отличие самой формы ритуальных действий, а именно, вложение письма в руку усопшего у христиан и его отправление в иной мир со слугой у куманов.

Когда это было исполнено, они опустили [его] в яму с его господином и живой лошадью; а потом закрыли отверстие ямы плотно сбитыми досками…