Книга бытия (с иллюстрациями)

Следующее сообщение пришло спустя несколько месяцев. Саше предложили шестимесячную командировку в Америку — для закупки приборов, измеряющих и записывающих высокие температуры в металлургических печах. Он отказался: его жена беременна, он не может оставить ее одну, пока она не разродится. Поездка за границу в эти годы была такой редкостью и считалась такой удачей, что отказ от нее ясней любых слов говорил о том, какой была степень Сашиной любви.

Следующей была ликующая телеграмма о рождении сына. Саша и здесь не удержался от выкрутасов. «Сергей Александрович приветствует Сергея Александровича», — значилось на бланке. В мою честь назвали ребенка — это было впервые! Впрочем, потом этот почетный для меня обряд повторялся еще трижды.

Мы с Фирой решили не уступать Саше. Наша телеграмма гласила: «Бесконечно рады Сергею Александровичу. Отвечаем Александром Сергеевичем».

Я не сдержал слова. Правда, в этом случае далеко не все зависело от меня: Фира родила дочь. И все-таки мы решили назвать ее Натальей, а не Александрой. Зато она, словно компенсируя нашу с Фирой неверность, дала своему сыну имя Александр.

Сашенька-младший умер шести месяцев от роду.

После рождения сына старший Саша уехал в командировку в Америку, Рая поселилась у его матери Анны Абрамовны.

Мы увиделись в начале 35-го, когда я окончательно распростился с Одессой и переехал в Ленинград.

8

Начались вступительные экзамены.

Как-то мы с Осей пошли выпить кофе в закусочную в городском скверике — на него выходил боковой фасад громоздкого трехэтажного Инархоза (экономического и юридического факультетов университета). Кофе не было, чай отсутствовал, но водка имелась — и закуска тоже. Мы с Осей нерешительно переглянулись.

— Если грамм по пятьдесят? — пробормотал Ося.

— Тогда по сто, — расхрабрился я. — Неудобно так мало спрашивать.

— Хорошо, пусть по семьдесят пять!

Официант принес заказ. За рюмку я брался с опаской. Я еще ни разу не пил водки — с того дня, когда отец заставил меня осушить целый стакан. Я хорошо запомнил, к чему это привело.

На этот раз, однако, все обошлось. По жилам разлилось тепло, голова приятно замутилась. Ося невнятно пробормотал, что водка крепковата. Я согласился: градусов в ней явно больше, чем в том дрянном поддельном портвейне, которым были заполнены магазины и который мы иногда покупали. Мы усердно закусывали холодной вареной говядиной, нарезанной листиками.

В это время появился посланный от экзаменационной комиссии.

— Вас срочно ждут в институте, товарищи. Пипер и другие преподаватели на партсобрании, вам надо принимать экзамены.

— Через пятнадцать минут придем, — пообещал кто-то из нас.

Некрепкий хмель еще не полностью выветрился, когда мы вышли из закусочной. Окружающий мир был веселым и легким. Впереди нас шагала стройная длинноногая девушка. Я громко сказал:

— Ося, а у нее ноги красивые. Ты не находишь?

Ося не был выкормышем Молдаванки — и не умел общаться с девушками свободно. Он промолчал. Я продолжал:

— И талия — модельная. Такую бы девушку — да на обложку женского журнала…

Она резко обернулась. Глаза ее гневно сверкали.

— Вы нахал! — выпалила она.

— Нахал, — согласился я. — Иногда это со мной бывает. Ну и что?

Она отвернулась и пошла в другую сторону.

В вестибюле было полно абитуриентов. Секретарь приемной комиссии, сверяясь по спискам, разводил их по аудиториям — кроме нас с Осей, экзамены принимали Троян, Тонин и Лымарев. На каждого приходилось по 6–8 экзаменующихся.

Среди тех, которые достались мне, я увидел девушку, к которой только что приставал на улице. Когда я зашел в аудиторию, она побледнела от страха. Потом покраснела. Назвать своего будущего экзекутора нахалом — не лучший из жребиев, который может выпасть перед экзаменом. Я весело улыбнулся. Уверен: моя улыбка показалась ей зловещей.

Впрочем, небольшую месть я себе все-таки позволил — вызвал ее последней. Спустя много лет, в Москве, на собственном дне рождения, она, доктор биологических наук, рассказывала своим гостям, тоже докторам, профессорам и членкорам (среди всей этой высокоученой братии оказался и я):