Книга чудес, или Несколько маловероятных историй

Он сидел на мокрой скамье, голый, костлявый и намыленный, рассматривал свой пуп сверху, заглядывал на него справа и слева, и чем больше он его рассматривал, тем больше дивился тому, что у него есть пуп.

Он вернулся домой весь в мыле, и мы еще не успели сказать ему: «С легким паром!», как он воскликнул:

— Знаете, ребята, у меня есть пуп!

— Пуп? — спросили мы.

— Честное слово, пуп, — сказал он. — Не верите? Хотите, покажу? — И он стал задирать майку, чтобы показать нам свой пуп.

— Почему же не поверить, — сказали мы, — вполне вероятно. Только что из того?

— Как что из того? — спросил он пораженный. — Если бы вы только видели, какой у меня пуп: маленький, кругленький, как пуговка.

— Пуп как пуп, — сказали мы. — Ложись-ка, брат, спать!

Но он не лег спать, а полночи шагал по комнате в майке и трусиках, длинноногий, растрепанный и взволнованный, и всё поглядывал на свой пуп, как бы желая убедиться, что его пуп никуда не делся.

А утром Никиты Мудрейко было не добудиться. Но как только он проснулся, так сразу же опять стал показывать нам пуп и очень обижался, что мы спешим на работу и не обращаем на его пуп никакого внимания.

Весь день он говорил только о своем пупе и всем рассказывал, какой у него интересный маленький пуп, и когда после работы мы позвали его с собой на лекцию о том, есть ли жизнь на других планетах, он долго смотрел на нас как на сумасшедших, а. потом сказал:

— Просто я удивляюсь вам, ребята! Ну как я могу сейчас думать о других планетах, когда на своем животе обнаружил пуп!

Вернувшись домой, мы рассказали ему, что после лекции нам показали научно-популярный фильм, и это был такой интересный фильм, что мы охотно посмотрели бы его еще раз. Но Никита Мудрейко сказал:

— Ну, ваш фильм не интереснее, чем мой пуп. Вы лучше посмотрите еще раз на мой пуп.

А на следующее утро, собираясь на работу, мы спросили у него, почему он повязывает свой шарф вокруг живота, а не вокруг шеи, но он опять посмотрел на нас как на сумасшедших и ответил:

— Просто удивительно, как вы сами не понимаете. Вы что, забыли, что у меня есть пуп? Долго ли его простудить?

И так нам надоело слушать про его пуп, что мы сказали:

— Ну что ты всё про пуп да про пуп, как будто только у тебя одного и есть пуп!

— Как? — спросил он, смертельно побледнев. — Разве у кого-нибудь еще есть пуп?

И он долго не хотел верить этому, и только вечером, когда мы укладывались спать и, задрав майки, показали, что у каждого из нас есть по такому же пупу, как и у него, он поверил и впал в такое уныние, будто мы отняли у него его собственный пуп.

Андрей Хижина и его горе

Был у меня товарищ Андрей Хижина. Подводный инженер. Он имел квартиру из двух комнат, кухни, ванной и прихожей. В одной комнате жил он сам с Варенькой. В другой — его дядя Кузьма Кузьмич.

Каждое утро Андрей Хижина уезжал к берегу моря, где строился подводный завод. Работы у него было много, а после работы он еще учился, и домой возвращался очень поздно.

Он ехал домой в автобусе, а от автобусной остановки бежал бегом — так не терпелось ему поскорей увидеть свою Вареньку. Он бежал по улице, как спортсмен, — загорелый, белозубый и ловкий, и, врываясь в квартиру как ветер, подхватывал Вареньку на руки.

И он всегда приносил с собой букетик цветов, или кулечек конфет, или какой-нибудь забавный подарок со дна моря.

Варенька была такая маленькая и худенькая, что в трамвае у нее спрашивали:

— Девочка, ты выходишь на этой остановке?

Но она была уже не девочкой. Она тоже работала и училась, и когда приходила домой, то сразу начинали хлопать все двери в квартире, греметь все кастрюльки в кухне, звонил телефон в прихожей, включалось радио в комнате и все предметы вдруг обретали голос и движение.

— Ведь это только подумать… — говорил Андрей Хижина. — Двадцать шесть лет я ходил по тем же улицам, по которым ходила ты, ездил в тех же трамваях и автобусах, в которых ездила ты, забегал в те же магазины, в которые забегала ты, и, наверное, я не раз встречал тебя, даже не догадываясь, что ты — это ты!

И они оба смеялись, так это казалось им невероятно.

И хотя он говорил это каждый вечер уже два года, но Варенька слушала его с таким интересом, будто он говорил это первый раз.

А утром Андрей Хижина снова спешил к берегу моря. Он ехал к морю в автобусе, но до автобусной остановки бежал бегом — так не терпелось ему поскорей завидеть свой подводный завод.

После него уходила на службу Варенька.

И дома оставался один дядя.

— Ну, наконец-то! — говорил он. — Слава богу! Теперь хоть можно подремать спокойно.

Весь день он лежал в своей комнате на продавленном диване, небритый и сонный, в мятых брюках и отвислых подтяжках.

Иногда вечером Андрей Хижина встречал своего дядю в кухне.

— Ну как, дядя, — спрашивал он, — всё еще не надумал идти работать?

— Как же! Надумаешь! Даст твоя супруга подумать! — ворчливо отвечал дядя. — Тут не только подумать — подремать не приходится. То она затеет мыть пол, то говорит по телефону, то к ней придут подруги. Никакого от нее покоя!