Книга Длинного Солнца

— Эта птица тоже краденая, верно? — спросил Шелк. — Иначе ты бы не держал ее под столом вместе с катахрестом. Наверняка ты угрожал бедняге, который продал ее тебе. «Настучу прыгунам», ты так ему сказал, сын мой?

Продавец отвел глаза.

— Я не самый головастый пацан, но с тех пор, как меня перевели в этот мантейон, я немного выучил язык воров. Это означает, что ты угрожал сообщить о нем гражданской гвардии, верно? Предположим, что сейчас я угрожаю тебе тем же самым. Это будет более чем справедливо, наверняка.

Продавец наклонился к Шелку, как раньше, его голова склонилась набок, как будто он был птицей, хотя, возможно, чтобы не дышать прямо в лицо чесноком, которым от него несло.

— Это только для того, чтобы они подумали, будто мы заключили сделку, патера. А ты заключишь, зуб даю.

* * *

Уже настал час для собрания в палестре, когда Шелк вернулся с ночной клушицей. Поспешное жертвоприношение, решил он, может быть хуже, чем никакое, и живая птица станет разорительным развлечением. В доме авгура были двери, выходившие на Солнечную и Серебряную улицы, но он держал их закрытыми на засов, как и патера Щука. Шелк вошел в ворота сада, прошел по посыпанной гравием дорожке между западной стеной мантейона и больной смоковницей, повернул налево между виноградной беседкой и огородом майтеры Мрамор и взобрался по маленькой лестнице в дом, перепрыгивая через разрушенные ступеньки. Открыв дверь кухни, он поставил клетку с птицей на шаткий деревянный стол и стал энергично работать помпой, пока не пошла холодная и чистая вода; налив полную чашку, он оставил ее в пределах досягаемости большого багрового клюва. И тут же услышал, как воспитанники идут в мантейон. Пригладив волосы мокрой рукой, он помчался побеседовать с ними на исходе дня.

Низкая дверь в задней стене мантейона была открыта, для вентиляции. Шелк прошел через нее, поднялся по короткой лестнице, чьи ступеньки были скошены и выщерблены торопливыми ногами многих поколений авгуров, и вошел в темное святилище за Священным Окном. Все еще думая о рынке и угрюмой черной птице, которую он оставил на кухне, и, одновременно, роясь в памяти, пытаясь найти что-нибудь по-настоящему важное, достойное быть сказанным семидесяти трем ученикам в возрасте от восьми до шестнадцати, Шелк проверил память и регистры Священного Окна. Все было пусто. Неужели Великий Пас действительно появлялся в этом самом Окне? Как и любой другой бог? Неужели Великий Пас, как часто утверждал патера Щука, как-то раз поздравил и приободрил его, потребовав, чтобы он был готов к часу (который скоро придет, или, во всяком случае, Пас намекнул на это), когда нынешний виток закончится, останется позади?

Такое казалось невозможным. Проверив соединения угловатой рукояткой полого креста, который он носил на шее, Шелк истово помолился; потом — осторожно переступив через извивающийся главный кабель, на чью изоляцию больше нельзя было полагаться — глубоко вздохнул и занял место за треснувшим амбионом[27], рядом с Окном, там, где так много раз стоял патера Щука.

Где Щука спит сейчас, добрый старик, верный старый служитель, который так плохо спал, который клевал носом мгновение-другое — только мгновение-другое! — над каждым блюдом, которое они делили? Который обижал и любил, одновременно, высокого юного аколита, навязанного ему после многих лет, многих медленных десятилетий, прожитых в одиночестве, и которого, в конце концов, он полюбил так, как того любила только мать.

Где же он теперь, старый патера Щука? Где он спит, и выспался ли он наконец? Или он просыпается, как делал всегда, шевелится в длинной спальне рядом со спальней Шелка, и его старая кровать скрипит и скрипит? Быть может, он молится в полночь или всю ночь до тенеподъема, когда небоземли тают, молится, когда Вайрон гасит костры, фонари и многосвечные канделябры, молится, когда они уступают место показывающемуся солнцу. Молится, когда опять появляются неопределенные тени дня и занимают свои привычные места, когда сверкает утреннее великолепие и длинные белые раструбы ночи молчаливо складываются сами в себя.

Почивая среди богов, пробуждается ли старый патера Щука, чтобы напомнить богам их обязанности?

Стоя за амбионом, рядом со светящейся серой пустотой Священного Окна, Шелк, прежде чем начать, какое-то мгновение смотрел на учеников. Он знал, что все они из бедных семей и что для многих из них полуденная трапеза, которую полдюжины матерей готовили в кухне палестры, — первая за день. Тем не менее большинство было почти чисто одето, и все они — под острыми взглядами майтеры Роза, майтеры Мрамор и майтеры Мята — хорошо себя вели.