Книга Длинного Солнца

Огонь на алтаре погас, мантейон освещали только серебряное свечение Священного Окна и скрытое пламя масляной лампы из синего стекла, стоявшей между ног Ехидны, — лампы майтеры Роза, в которой горело дорогое пахучее масло, чей аромат разворошил его память.

Хлопнув в ладоши, он зажег последние еще работающие огоньки и стал шарить в тенях в поисках топорика с длинной рукояткой и узким лезвием, которым он раскалывал черепицу и вбивал кровельные гвозди. Найдя его, он проверил кромку (которую так старательно точил сегодня утром) и заткнул рукоятку за пояс.

Потом, пройдясь вперед и назад и дважды попробовав сесть, он решил, что так дело не пойдет. В кладовке палестры была ржавая пила; можно было укоротить рукоятку, но тогда топорик стал бы менее полезным инструментом и, конечно, намного менее полезным оружием.

Опять порывшись в кладовке, он нашел веревку, которой перевязывал связку дранки, чтобы та не упала с крыши, тонкий шнур, сплетенный из черного конского волоса, старый и растянутый, но еще прочный. Сняв сутану и тунику, он обмотал веревку вокруг пояса, связал концы и просунул рукоятку топорика через несколько витков.

Опять одевшись, он вышел в сад, где бродячий бриз, игравший с запахами еды, готовящейся в киновии, напомнил ему, что в это время он обычно готовит себе немудреный ужин. Шелк пожал плечами, пообещав себе, что, вернувшись, устроит настоящий пир. Помидоры, которые собрали с куста зелеными, еще не дошли, но он нарежет их и поджарит в масле. И еще хлеб, напомнил он себе, который можно полить горячим маслом — оно смягчит его и придаст пикантный вкус. У него потекли слюнки. Можно соскрести остатки гущи, которой он так долго пользовался, со стенок и дна горшка и еще раз сварить свежий кофе. А закончить яблоком и последним кусочком сыра. Настоящий праздник! Он вытер губы рукавом, устыдившись своей жадности.

Закрыв и аккуратно заперев боковую дверь мантейона, он осторожно проскользнул мимо окна киновии. Майтера Мрамор и майтера Мята не будут задавать вопросов, даже если увидят, как он уходит, но майтера Роза, не колеблясь, подвергнет его перекрестному допросу.

Дождь закончился, без всяких сомнений; он шел не больше часа, а фермерам нужно по меньшей мере несколько дней дождливой погоды. Торопливо идя по Солнечной улице, на этот раз на восток, от рынка, Шелк изучал небо.

Тончайшие золотые нити еще сверкали там и здесь среди скользящих по ветру облаков; край поднимающейся чернильно-черной тени обрывал их одну за другой. Пока он смотрел, они все погасли; небоземли, парившие за длинным солнцем как стая призраков, ярко светились во всей своей красоте и величии: сверкающие озера, колеблемые невидимым ветром леса, клетчатые поля и светящиеся города.

Ламповая улица привела его в Ориллу, являвшуюся краем озера в то время, когда Вайрон был молод. Вот эта крошащаяся стена, наполовину скрытая навесами, когда-то была оживленным причалом, а эти темные и неуклюжие старые здания — складами. Несомненно, здесь были засолочные цеха, канатные мастерские и прочие вещи; но все эти непрочные постройки исчезли перед последним кальде[31]

: сгнили, упали и, в конце концов, были растащены на дрова. Даже сорняки, которые появились на их месте, высохли, и в подвале каждого разрушенного дома из коркамня обосновалась таверна.

Услышав злые голоса, которые доносились из ближайшей из них, Шелк спросил себя, почему кто-то ходит туда. Какую жизнь ведут пятьдесят или сто мужчин и женщин, предпочитающих такие места? Вселяющая ужас мысль.

Он остановился у верхней площадки лестницы, чтобы разобраться в рисунке мелом на мрачной стене рядом с собой — свирепая птица с распростертыми крыльями. Орел? Только не с такими шпорами. Боевой петух наверняка; и как раз «Петух» был одним из мест, предложенных майтерой Мята; таверна (так сказала майтера Мрамор), которую, как она помнит, упоминал Гагарка.

Крутые сломанные ступеньки пахли мочой; Шелк, задержав дыхание, спустился вниз, двигаясь на ощупь — слабое желтое сияние, лившееся из открытой двери, почти не помогало. Остановившись прямо перед дверным проемом, он оперся спиной о стену и оглядел низкую комнату. Похоже, никто не обратил на него ни малейшего внимания.

Помещение оказалось больше, чем он ожидал, но мебели было не так много. Там и сям стояли несуразные столы из сосновых досок, обособленные, но окруженные креслами, стульями и скамьями, тоже неортодоксальными, на которых развалилось несколько молчаливых фигур. Коптили отвратительные свечи, закопченный воск капал с них на некоторые (хотя и не на все) столы, зелено-оранжевый лампион с изорванным абажуром раскачивался под потолком в середине комнаты, трепеща, казалось, от пронзительных злых голосов, раздававшихся под ним. Спины сгрудившихся зрителей закрывали то, что там происходило.

— Поцелуй меня в зад, ты, шлюха! — закричала женщина.

— Выскочи из своей юбки, дорогуша, и, могет быть, она так и сделает, — предположил мужской голос, слегка невнятный из-за пива, чье быстрое шипение выдавало присутствие в нем бледно-коричневого порошка, называвшегося «ржавчина».