Книга домыслов

Я прошелся между рядами картотечных ящичков и шкафов для бумаг. Газеты и журналы, сберегаемые на пленке, микрофиши, бумажные издания, которые еще предстоит перенести на пленку. Я не знал, что ищу, пока не нашел. «Бакен» за неделю, в один из дней которой я появился на свет. Потом я нашел издание, вышедшее сразу же после рождения Энолы. Раздел «Товарищ лодочника» знакомил с таблицами приливов и отливов, а также с прогнозами погоды. Высокие приливы, наблюдавшиеся в дни нашего рождения, схлынули без шторма. Виновным в катаклизме сочли полнолуние. После отлива дно оба раза обнажалось почти до самого Коннектикута. В еженедельнике, вышедшем после рождения Энолы, я нашел фотографию мужчины, стоявшего на песчаном дне посреди бывшей гавани. Лодки выбросило на берег. Рыба умерла. Сотни луфарей и камбал задохнулись, «утонули» в воздухе. Высокие приливы принесли не только нас, но и смерть. В голубоватом, мерцающем свете ламп я искал маму, а нашел ее шторм. Тот день, когда она умерла, оставил о себе воспоминания: я помнил, как мы ели яйца, как я провожал маму взглядом в ее последний путь. Но было еще кое-что… Внезапно налетел шквал, принеся с собой красный прилив, и берег заполонили мечехвосты.

Я подошел к моему столу – вернее, к столу, который еще несколько недель назад был моим. Он стоял на старом месте, но кое-что все же изменилось. Инструменты, с помощью которых я ремонтировал книги, исчезли, а банковскую лампу заменила лампа дневного света. Следы моего пребывания здесь планомерно стирали. Все, что осталось, – компьютер.

Я включил его, опасаясь, что может коротнуть, но обошлось. К счастью, я смог войти в свой почтовый ящик. Конечно, во время такой бури пользоваться электроникой небезопасно, но мне надо было торопиться. Сегодня двадцать третье число. Облегчения, которое я испытал после сожжения вещей на берегу, как и не бывало.

В присланном Лизой сообщении содержалась исчерпывающая информация о кораблекрушении, имевшем место во время новоорлеанского наводнения 1825 года. После нескольких дней непрекращающихся дождей целый плавучий театр пошел на дно. Нужную информацию Лиза отыскала в «Луизиана Стейт Газетт». Большинство артистов и животных погибло. Среди пяти выживших оказались Катерина Рыжкова и ее дочь Грета. Отец ребенка утонул. Владелец плавучего театра Захария Пибоди выжил, но был госпитализирован. Впоследствии он занялся менее респектабельным бизнесом – стал владельцем дансингов. Все, как я и предполагал. В конце Лиза написала: «Архив Сандерса-Бичера пытался с тобой связаться. У тебя отключен телефон. Разберись с этим. По-моему, у тебя появилась работа».

Следующим я прочел сообщение, пришедшее от Раины. Ей не хватало Лизиной выразительности. Раина просто прислала мне список имен и сокращений. Грета Маллинс, ее муж Джонатан Парсонс. Трое детей: Джонатан Парсонс млад., Ньютон Парсонс, Тереза Парсонс. Джонатан млад. умер в младенчестве. Ньютон остался холостым. Тереза Парсонс вышла замуж. Я прочел имя. Нервничая, я ударил по кнопке, дав команду распечатать текст. Спустя пару секунд зажужжал принтер. Я уставился на экран. Тереза Парсонс, муж – Лоуренс Черчварри. Один ребенок, Мартин. Остальное я мог представить. Мартин Черчварри жил ничем не примечательной жизнью букиниста, пока ему в руки не попал интересный старинный журнал. Мартин Черчварри – потомок мадам Рыжковой. Раина была лаконична, но всегда отличалась скрупулезностью.

Экран компьютера мигнул и погас. Я ощутил внутри странную пустоту. Мартину Черчварри попал в руки журнал, а потом он нашел меня. Он – Рыжков. Не поэтому ли я так много с ним общаюсь? Не это ли называется зовом крови? Нет, я просто ему позвонил… Нет, он просто прислал мне журнал, но я все продолжал ему звонить. Что-то меня к этому побуждало.

Я пошел за своей записной книжкой наверх. Энола спала, положив голову Дойлу на колени. Она лежала на двух креслах. Я схватил свою сумку. Дойл вопросительно приподнял бровь.

– Записная книжка нужна, – пояснил я.

Он ничего на это не сказал. Я решил позвонить с рабочего места Алисы. Там кресло помягче, к тому же ее стол стоит дальше от китобойного архива, чем мой. А еще там пахло ею – пахло солью и лимоном. В выдвижном ящичке ее стола, как всегда, лежало много красных ручек со слегка пожеванными колпачками. Ими она пишет во время деловых встреч. От телефона тоже пахло Алисой. Дойл стоял у перил и наблюдал за мной сверху.

Я не потрудился поздороваться.

– Вы – потомок Рыжковой.

– Саймон? Я пытался вам дозвониться. Куда вы пропали?

– У меня телефон не работает. Вы – Рыжков. Вы разве не знали? Карты, нарисованные в журнале, принадлежали вашей семье.

Старик кашлянул.

– Извините… Что?

– Мне нужно знать, зачем вы прислали мне журнал, – сказал я. – Это очень важно.

– Все было так, как я вам и рассказывал. Журнал произвел на меня огромное впечатление, но продать его я бы просто не смог… Рыжков, значит… Это точно?