Книга домыслов

Эвангелина повторила эти слова, но Амос, казалось, ее не слышал. Она отыскала Королеву Мечей, затем другую карту, означающую дом, пристанище, место отдохновения. Шестерка Кубков. Дети играют перед своим домом. Эвангелина положила карты на доски пола, прикасаясь к ним, отвечая ему.

Я одинок?

Я здесь.

Я одинок?

Я твой дом.

Глава 19

21 июля

На автостоянке напротив входа на территорию странствующего цирка-карнавала я принялся перебирать в уме все, что знал, пока факты и домыслы не сложились в логическую цепочку. Отец любил мать. Мне он сам это говорил. Полюбил ее с первого взгляда. Энола не больна. С ней все в порядке. Мы не умрем, если, конечно…

Красно-белые навесы и шатры карнавального шоу Роуза располагались рядом с кирпичным коробком пожарной охраны Напаусета. Шоу – это скачки, жокеи, договорные матчи, дом смеха с движущимися полами и кривыми зеркалами, цирковые репризы, и там моя сестра. Я припарковал свой автомобиль возле порванного транспаранта, гласящего: «Сорок пятый ежегодный карнавал и ярмарка пожарных». Когда мы были детьми, то ходили вместе с Энолой на эту ярмарку. Однажды я потратил все свои деньги, стараясь выиграть золотую рыбку, которая сдохла на следующий день. Теперь моя сестра и Дойл сами участвуют в подобного рода увеселениях.

Прихрамывая, я шел вдоль широкой главной аллеи. Под ногами у меня была примятая трава, а по бокам тянулись киоски, в которых торговали жареной пищей, мерцали огоньки. Я искал шатер прорицательницы. Мужчина зазывал через мегафон публику смотреть забег карликовых лошадей. Возле шатров и навесов с игровыми автоматами, тиром и кольцебросом тусовались подростки и тощие мужчины особого склада ума с запавшими щеками, покрытыми оспинами, вечно голодные и склонные к жульничеству. Повсюду продавали попкорн и сладкую вату, звучала поп-музыка. И это новый дом Энолы! Работники с потными лицами и дети, шныряющие под ногами у родителей. Я почти ощутил на своем плече руку отца, когда вспомнил, как хотел поставить все деньги на кон, чтобы выиграть живую лягушку. Я оступился и подвернул больную ногу. Боль полоснула меня стальным клинком.

Над всем этим возвышалась карусель – классическая модель «кресло пилота», окрашенная, словно леденец, в желтые и ярко-красные полоски. Наверху размещались зеркальные панели, отражающие солнечный свет. Я помнил, как отец пристегивал Энолу. Я помнил, что сидел в соседнем кресле. Ветер трепал отцу волосы, и они падали ему на лоб и глаза. Даже тогда отец не улыбался. Он, должно быть, вспоминал о маме, вспоминал, что именно в таком месте они познакомились. На следующий год я и Энола отправились туда одни. Смех летел от карусели. Цепи натягивались, а сиденья относило все дальше и дальше под действием центробежной силы. Я дохромал до конца аллеи. С высоты я смогу отыскать Энолу.

Сиденье оказалось маленьким. Колени чуть ли не упирались мне в грудь… Но потом мы взлетели в вышину. Я поднимался, вращаясь по кругу. Я видел дома, вглядывающиеся в то, что происходит за пределами города. Здесь соседи крадут чужих мам и топят их в море. Когда я взлетел еще выше, то увидел пролив за рядами крыш домов и смог даже различить свой дом. «Вернее, дом Фрэнка», – поправил я себя. Вода казалась пресной и скучной; не гладкая, как стекло, но и не сердитая и бурлящая, как описывается в книгах. Вода спокойная, серая и мертвая. Я ненавижу ее. Моя ненависть тверда, как панцирь. Мама утопила себя в этих скучных водах.

Я пошевелил ступней. То покалывание, что я ощутил, лишь отдаленно напоминало боль. Со стороны эта ярмарка-карнавал похожа на игрушку с заведенным пружинным механизмом. Вон там торгуют розовым лимонадом. А там колесо фортуны. Многие принимают участие в лотерее, хотя и знают, что все это – чистой воды надувательство. Нечленораздельные выкрики, визг, смех. Вопли восторга.

Наконец я заметил ярко-красный шатер и выстроившихся в очередь людей перед входом. Да, это к ней.

Когда мы, описывая большие круги, опустились к земле, все изменилось. Уже не было ощущения грандиозности зрелища, но с этим я как-то смирюсь. Мне нужна Энола. Осталось всего три дня. Мне нужно срочно ее увидеть.

Грузный мужик в гавайской рубашке прошествовал мимо. Ему на спину свисала неряшливого вида коса, похожая на хвост опоссума. Подойдя к полосатому шатру, мужик нырнул внутрь между завешивающими вход полосами брезента. Шоу фриков. Это, должно быть, Толстяк Джордж, тот самый, с травкой. Я поискал глазами Дойла, но его нигде не было видно.