– Фрэнк – хороший отец?
– Что?
Брови ее насупились, а веснушки поцеловались.
Я повторил вопрос.
– Да, хороший, иногда слишком упрямый, но хороший.
– Когда ты разбивала себе коленку, лечил ли он ее, заклеивал ли ранки бактерицидным пластырем?
Эноле я перевязывал ранки, вытаскивал щепки, а не отец. У меня остались шрамы и на голенях, и на коленях, и на руках. Отец никогда не промывал мои раны, не лечил их.
– Да уж. – Алиса перенесла тяжесть своего тела с одной ноги на другую с той грацией, что присуща только женщинам. – Он не хочет выходить. Мама напугана. Не знаю, что между вами произошло, но мы с ней здесь ни при чем.
– Он был на твоем выпускном?
– Да.
Казалось, Алиса вот-вот расплачется. У меня возник вопрос: насколько хорошо я ее знаю?
– Да, он бывает груб и упрям, иногда на него находит, но папа помогал мне продавать печенье, когда я была скаутом. Он водил меня в цирк. Фрэнк – хороший отец. Ты жил рядом, ты знаешь.
Я жил рядом. Я смотрел на них. Я хотел, чтобы они меня усыновили. Мак-Эвои были моей воображаемой семьей.
Алиса взглянула на мой дом.
– Не знаю, что он тебе сделал, почему ты на него так разозлился, но отец отказывается со мной разговаривать, и это меня очень тревожит. Вытащи его из дома. Пожалуйста! Не обижай меня сегодня. Я уже на грани.
Светлые брови, выделяющиеся на фоне розоватой кожи. Вздернутый носик. Маленькие губы. Квадратная челюсть. Внешность – нечто среднее между внешностями Фрэнка и Ли.
И я заставил ее плакать… Я прикоснулся к ее руке. Алиса не отстранилась.
– Извини. Я не могу обещать, что он все же не попытается спасти дом, но клянусь: я тут ни при чем.
– Хорошо.
– Извини, – снова сказал я.
– Хорошо.
Она крепко сжала мою руку, потом отпустила. И этого было достаточно. В любом случае мне надо идти. Фрэнк в моем доме с моими книгами – это все равно, как если бы он забрался ко мне под кожу. Я его оттуда вытащу, но только ради Алисы.
Она пошла было вслед за мной, но я ее остановил:
– Ты не должна заходить.
– Только не говори ему никаких гадостей! – попросила она.
Я испытал укол зависти. Хотел бы я, чтобы обо мне так беспокоились. Она разбудит меня, если ночью мне приснится кошмар. Она такой человек. Она не будет ужасаться при виде моего заспанного лица утром. Она научится любить мою сестру, потому что я ее люблю. Ради этого я поговорю с Фрэнком.
– Если честно, скорее это он наговорит мне гадостей… И вообще, в этом доме сейчас находиться небезопасно.
– Что он сделал? – тихо спросила у меня Алиса.
Если я расскажу, то обелю себя в ее глазах или нанесу смертельную рану?
– Он тебя недостоин.
Она посмотрела на свой дом, на окно, за которым стояла, наблюдая за нами, ее мать.
– Возможно, но это мне решать.
Входную дверь перекосило, и мне пришлось ударом ноги открывать ее, перенеся тяжесть всего тела на больную ногу. Алиса схватила меня за руку, и я сохранил равновесие. Ее рука была теплее моей. Мне показалось, что я ощущаю следы от порезов о бумагу, щербинку на ногте, но в следующий момент она отпустила меня и зашагала к дому Мак-Эвоев, к Ли.
Фрэнк сидел за моим столом. Перед ним лежал раскрытый журнал.
– Ты вернулся. Хорошо. Я подумал… – сказал Фрэнк и покачал головой. – Не важно, что я подумал. Я тебе должен кое-что показать.
Он встал с моего стула. Я захлопнул журнал.
– Иди домой, Фрэнк. Алиса волнуется.
Он нахмурился.
– Давай не будем говорить об Алисе.
– Зачем ты тут сидишь?
– Я хочу кое-что тебе показать.
Фрэнк, пройдя мимо меня, направился к выходу. Преодолев две ступеньки крыльца, он двинулся прямиком к обрыву. Алиса и Ли, стоя на крыльце своего дома, не сводили с него глаз. Моя лодыжка казалась сейчас не легче якоря, но я старался от него не отставать. Когда я нагнал Фрэнка, он уже стоял над обрывом в том месте, где трава уступает место осыпающейся земле.
– Посмотри!
Он указал мне на берег внизу.
– Что за черт!
– Вот именно. Нам надо немного остыть, нам обоим. Мы наговорили друг другу много такого, о чем стоило помалкивать. – Фрэнк копнул носком ботинка землю. – Я вышел под парусом на «Рыбе-луне», доплыл до скалы и увидел их. Что за чертовщина!
Не сотни, а тысячи гладких коричневых мечехвостов возились на берегу. Это не то, о чем говорила мне Энола. Совсем не похоже на наши детские воспоминания. Я бы сказал, масштабнее… Они плыли по поверхности пролива, похожие на камни мостовой. Мечехвосты никогда так себя не ведут, тем более днем и в таком количестве. Они не лезут друг на друга, не образуют наслоения, как устрицы. И еще кое-что не так…
– Буйки.
– Что за чертовщина! – повторил Фрэнк.
Буйки, ограждающие безопасную для купания зону, вынесло к востоку, к электростанции.
– Они тянут их в открытое море.
Я уже собрался спускаться по ступенькам лестницы, но Фрэнк схватил меня за воротник.
– Не спеши. Пока я сидел у тебя дома, полистал кое-какие из твоих книг.
Увидев мою реакцию, Фрэнк скривился.
– Ты спал с моей дочерью, так что не будем о нарушении приватности.
– Туше.
Я бы ободрал весь его дом до фундамента в поисках волоска моей матери, если бы это только могло ее вернуть.