Другое отличие дома миссис Холлинз состояло в нем самом – или, вернее, в крупном металлическом навесе, прикрепленном к его задней стороне. Навес этот имел две башенки, несколько альковов и даже развевающийся на ветру флаг, на котором изображалось что-то, напоминающее Млечный Путь. Лакки знала, что ей должно быть любопытно. Знала, что эти изменения должны привести ее в замешательство. Но ничего не чувствовала. Даже вину за то, что не зашла сначала к матери.
Она направилась к переднему крыльцу дома миссис Холлинз и постучала в дверь. Никто не ответил. Она постучала снова. Дверь слегка подалась. Она оказалась не заперта. И даже не закрыта до конца. Лакки толкнула дверь и вошла в дом. Древняя птица кудахтнула, древняя рыба сделала круг в своем водном мире. Лакки сунула руку в карман и вытащила крекер для птицы – она всегда носила их с собой. Потом взяла из банки щепотку корма и дала его рыбе – она всегда ее кормила. Это была мелочь, но от этого Лакки чувствовала, будто ее кожа как-то лучше прилегает, кости двигаются плавнее, а голова держится более уверенно. Ее дракон находился поблизости. Она это чувствовала. Приятное ощущение – что-то чувствовать.
– Эй! – сказала Лакки, заглянув на кухню. Там у стола стояли какие-то старик и старуха, которые разглядывали механический заварник. У старика к ушам было прикреплено что-то вроде причудливого стетоскопа. Он с напряженным видом прослушивал заварник. У старухи было увеличительное стекло, как у миссис Холлинз, только с кнопками, огоньками и рычагами управления, и еще оно жужжало, когда приближалось к заварнику. Оба были одеты, как миссис Холлинз – в белые лабораторные халаты, хлопчатобумажные домашние платья и черные резиновые сапоги. У старика был также виден пучок волос на груди и борода, смазанная маслом и с заостренным кончиком. Они записывали что-то в свои блокноты.
– Здрасьте, – поздоровалась она. – Я Лакки.
Старик и старуха посмотрели на нее сквозь очки с толстыми стеклами, за которыми их глаза казались сильно увеличенными, но теперь они еще и расширились от удивления. Они сказали что-то, непонятное Лакки, а потом жестами указали ей сесть. Старик налил ей чая. Старуха прокричала что-то в сторону. Одно из слов прозвучало похоже на «Холлинз» – но не совсем. Затем она вернулась к столу и погладила Лакки по голове, будто собаку. В других обстоятельствах это ее бы разозлило. Но сейчас она ощутила лишь укол чего-то, что могло быть чувством, но не была уверена и в этом.
Где-то далеко раздался грохот. Возможно, в подподвале. В кухню, широко улыбаясь, вошла миссис Холлинз.
– Люсинда! – воскликнула она радостно. – Полагаю, я смогла решить твою проблему. По крайней мере, одну из них. И боюсь, самую легкую. Остается еще несколько более сложных проблем, но ими мы займемся в свое время. – Она сощурилась. Затем положила руку Лакки на лоб, затем – пальцы ей на запястье. Она заговорила со стариком и старухой по-старострански, своим «пояснительным» тоном, который Лакки хорошо различала, пускай и не понимала, что означают слова.
Лакки старалась сидеть смирно. У нее застучали зубы, содрогнулись кости. Дракон был где-то поблизости. У нее затрепетала кожа. Она поняла: какая-то часть ее имела форму дракона. Может быть, так оно было всегда. А когда дракона не было рядом, она чувствовала дыру в форме дракона прямо по центру… всего. Вселенной. Дома. Себя самой. Она не ощутит себя целой, пока не получит своего дракона.
– Ешь, – сказала миссис Холлинз. И не дожидаясь ответа, просто сунула печенье Лакки в рот. Она пожевала, но удовольствия при этом не испытывала. Старик со старухой принялись делать заметки.
Старик спросил у миссис Холлинз что-то по-старострански.
– Надо сказать: «выпей чаю», – ответила она. А потом шепнула Лакки: – Он пытается выучить английский уже сто семьдесят два года, но все никак не получается. – Она покачала головой. – Мужчины!
– Ви-и-ипей чьйа-а-аю, – протянул старик любезно, вручая Лакки горячую чашку.
Миссис Холлинз закатила глаза.
– Ладно, Люсинда, – сказала она, – давай познакомим тебя с остальными учеными.