Книга иллюзий

Я поднялся в спальню Грега и Мэри на втором этаже. Я собирался одеться и уйти, но моя парка, видимо, была погребена под грудой сваленных на кровать зимних вещей, и я не смог ее найти. Порывшись в этом ворохе одежды, я стал бросать пальто на пол, тем самым сужая круг поиска. Я был в середине процесса – гора на полу уже превысила гору на постели, – когда в спальню вошла Мэри. Она остановилась в дверях, маленькая круглолицая женщина с завитками светлых волос и румяными щечками, руки в боки, и я сразу понял, что мне несдобровать. Такие чувства охватывают ребенка при виде матери, готовой устроить ему разнос.

Что ты делаешь? поинтересовалась она.

Ищу свою куртку.

Она в стенном шкафу, внизу. Забыл?

Я думал, она здесь.

Она внизу. Грег повесил ее в шкаф. Ты сам нашел свободную вешалку.

Ладно, поищу ее там.

Но Мэри сразу дала мне понять, что так легко я от нее не отделаюсь. Сделав еще несколько шагов, она нагнулась за пальто – и шварк об кровать. Потом второе. Она швыряла их одно за другим, прерывая свою речь в середине предложения, и все эти пальто и куртки были для нее чем-то вроде знаков препинания – внезапных тире, торопливых многоточий, возмущенных восклицательных, разрубавших каждую фразу, как топор.

Когда ты спустишься вниз, я хочу, чтобы ты… помирился с Карен… даже если для этого тебе придется на коленях… вымаливать у нее прощение… все только и говорят, что о твоей выходке… Дэвид, если ты этого сейчас не сделаешь… для меня… ты больше никогда не переступишь порог этого дома.

Я и не рвался. Если бы ты не выкрутила мне руки, твои гости были бы в полной безопасности, а ты бы насладилась очередной своей занудной, пустейшей вечеринкой.

Дэвид, тебе нужно лечиться… ты много пережил, я знаю… но всему бывает предел… обратись к врачу, пока ты не загубил свою жизнь окончательно.

Я веду ту жизнь, на которую способен, а вечеринки в твоем доме в нее не входят.

Мэри швырнула последнее пальто и вдруг, без всякого перехода, села на кровать и заплакала.

Мудак ты, сказала она тихим голосом. Думаешь, я ее не любила? Для тебя Хелен – жена, а для меня – самый близкий друг.

Нет, Мэри. Самым близким другом она была мне, а я ей. Ты тут ни при чем.

Это была точка. Моя жесткость, мой абсолютный отказ признать за ней право на человеческие чувства перекрыли ей кислород. Когда я выходил из комнаты, она сидела ко мне спиной и только головой мотала, глядя на этот разгром.

Через два дня после вечеринки из пенсильванского университетского издательства пришел ответ: они изъявляли желание напечатать мою рукопись. К этому моменту я одолел первую сотню страниц моего Шатобриана, а когда спустя год «Безмолвный мир Гектора Манна» появился на прилавках, еще тысяча двести шагов остались позади. При таких темпах каких-нибудь семь-восемь месяцев – и будет готов черновой вариант всей книги. Накинем кой-какое время на редактуру, и что мы увидим? Еще год работы, и беловая рукопись «Мемуаров» ляжет Алексу на стол.

Но судьбе угодно было распорядиться, чтобы вместо года я отработал всего три месяца. Осилив еще двести пятьдесят страниц, в один сырой ветреный день я дошел до главы о падении Наполеона в 23-й книге (беды и радости, как близнецы, рождаются вместе), и этот день начала лета ознаменовался тем, что я обнаружил в почтовом ящике письмо от Фриды Спеллинг. Признаюсь, сначала оно меня заинтриговало, но, после того как я отправил свой ответ и порассуждал еще немного, я все-таки склонился к тому, что это розыгрыш. Это не значит, что мне не следовало ей отвечать, подстраховаться не мешает, но на этом, я был уверен, наша переписка закончится.

Через девять дней она снова о себе напомнила. На этот раз она воспользовалась стандартным листом бумаги с синим оттиском вверху – ее имя и адрес. Разумеется, обзавестись фальшивыми личными бланками не составляет труда, но зачем, спрашивается, упорно пытаться выдать себя за человека, о котором я даже не слышал? Фрида Спеллинг – это имя мне ничего не говорило. Она могла быть женой Гектора Манна и с таким же успехом – психопаткой, живущей отшельницей в пустыне. Но отрицать и дальше, что это реальное лицо, было трудно.