Книга интервью. 2001–2021

Шнуров: Мне кажется, что тихая воспитанная тварь – это фигура мифологическая в наше время. Вы почитайте, что пишут в интернете. Где эти, с*ка, тихие воспитанные твари – я не знаю. Видимо, не в интернете.

Эткинд: Тихие воспитанные тролли.

Солодников: Ну, правда, что вы думаете по поводу этого дуализма, противопоставления, когда, с одной стороны, человек кажется воспитанным, но при этом внутри – абсолютная гнилость. При этом те, которые матерятся и ведут себя кое-как, – приличные люди. Это советская история или современная?

Шнуров:

Как это? Матерятся и приличные люди. Не может быть матерящийся человек приличным.

Эткинд: Я думаю, это – природа человека. Читайте античных авторов. Во все времена были подлецы, которые выглядели приличными людьми, и наоборот. И вот те люди, которые закрывают Европейский университет сегодня, они, так сказать, не употребляют…

Солодников: Тихие воспитанные твари?

Эткинд: …не употребляют матерных слов на публике, я уверен. Они это делают вежливо.

Шнуров:

Да дело в том, что нет никакого матерного языка. Есть русский язык во всем его объеме. Не нужно выделять этот матерный язык. Это что, отдельный какой-то умирающий или существующий язык? Нет никакого матерного языка.

Солодников: Но история культуры выделила.

Шнуров: Есть русский язык, который включает в себя и слово «х*й». Это русское слово, это русский язык. Давайте его исключим – это будет не совсем русский язык. Вернее, язык, но не в полном его объеме. Вот и все.

Эткинд: Может, стоит говорить не о матерном языке, потому что это от слова «мать», а «мать» очень хорошее слово. Я бы предложил говорить о непечатном языке. Так всегда говорилось. Вообще это русская литературная традиция – непечатный язык. То есть это те слова, которые являются крайне частотными в устной речи, возможно – самыми частотными, и не употребляются в письменной речи, а также в устной публичной речи. Почти никем. Например, когда Сергей выступает, – это публичная речь, поэтому это так резко и так остро. Почти так же, как если бы мы – профессора, писатели, журналисты – начали употреблять непечатные слова в письменной речи, что сегодня запрещено законом о СМИ. Мне кажется, это главная проблема, резкая и характерная только для русского языка, – пропасть между устным и печатным.

Солодников:

Вы ощущаете эту пропасть?

Шнуров: Я думаю, что, конечно же, она есть. Но это не я ее ощущаю, это фактология. Пропасть эта присутствует. И вообще разговорный русский язык – он очень отличается от публичного языка. И весь феномен успеха группировки «Ленинград» – то, что присутствие ненормативной лексики резко сокращает дистанцию между артистом и зрителем. Мы буквально переносимся в баню, где человек человеку – брат. И ты можешь быть уже не совсем артистом, потому что артист – это существо практически близкое к Администрации президента, то бишь оно должно говорить сугубо литературным языком, не используя те слова, которые используют все. Артист – он как будто с небес сошел.

Это наследие эпохи Романтизма. И в России мы до сих пор живем в такую эпоху. Я это называю турецкое Барокко. Где балясина – это высокое искусство, а современное искусство или там полено – это уже не высокое искусство. Мат не имеет права туда входить, потому что тот, кто матерится, – он как бы бескультурный. Он выносится за скобки культурного процесса. Принято считать, что это все не является культурой, хотя в широком смысле, конечно же, это культура. А что же это еще?

Солодников: То есть, когда закон о том, что нельзя в публичных местах нецензурно выражаться или запрещено печатать это в газетах, будет отменен, мы сможем говорить о том, что наше общество как-то двинулось вперед?

Шнуров:

Я думаю, это просто будет признание того, что этот язык существует. И мат таким образом вообще исчезнет, его просто не будет как некоей табуированной лексики. Если все это будет разрешено, то и до свидания. Как это происходит в тех же самых США, в совершенно пуританской стране, когда вдруг по их центральному телевидению вполне себе уместно слово «fuck». И никого это не интересует.

Эткинд: Но у них там тоже писк, знаете? Так: «Пик!»

Солодников: Но вполне считывается.

Эткинд: Ну, оно и по-русски считывается. Троеточие – считывается.

Солодников: Да. А я как-то все себя сдерживаю. Александр Маркович, вы согласны с тем, что закон о том, что запрещено нецензурно выражаться в СМИ и в публичных пространствах, говорит о некоей неразвитости нашего общества и нашей власти?