Книга о друзьях (Book of Friends)

Я ушел с первой лекции в счастливой уверенности, что мне суждено быть не ковбоем, а писателем.

Но как вернуться домой, не потеряв лица? В конце концов мне пришла в голову идея. Я написал Полине, чтобы она отослала моим предкам телеграмму якобы из Калифорнии, в которой говорилось: «Огорчен маминым заболеванием. Выезжаю немедленно. Генри».

Мою матушку телеграмма не обманула ни на долю секунды – она встретила меня на пороге, и по ее лицу все было понятно.

Некоторое время я снова жил дома, хотя наведывался к Полине каждую ночь и иногда у нее оставался.

Она ничуть не изменилась. Пока меня не было, ее сын, Джордж, умер от туберкулеза. Техасский водила съехал.

Хотя все было как бы по-старому, на самом деле прежние дни ушли безвозвратно. Я все яснее сознавал, что пора рвать эту связь – не из-за Коры Сьюард, а из-за моего желания стать независимым. Решиться на разрыв мне помогло знакомство с новой женщиной – учительницей музыки, которой суждено было стать моей первой женой.

Я встречался с ней несколько месяцев, когда Америка наконец-то присоединилась к союзникам и выступила против кайзера. Я снова ушел от Полины и снова без объяснений. Позже я понял всю низость тогдашних своих поступков, но в те годы мне это казалось нормой.

Однажды утром я проснулся в постели с учительницей музыки, и мне вдруг ударило в голову, что я могу быть втянут в кровавую бойню. Этого я хотел меньше всего, поэтому я выскочил из постели с криком:

– Мы должны пожениться!

Затем я бросился в парикмахерскую – там меня побрили и подстригли, после чего мы в кратчайшие сроки поженились, и я почувствовал себя в безопасности.

С самого начала это был неудачный брак, состоявший из бесконечных ссор и сцен. Я скучал по гармонии и безоблачности моих отношений с Полиной.

Однажды вечером, шляясь по улицам в одиночестве, я забрел в кинотеатр, где показывали один иностранный фильм, который мне очень хотелось увидеть.

Я открыл дверь, чтобы войти внутрь, и кого, выдумаете, я увидел прямо перед собой словно во вспышке молнии – конечно, Полину.

– Гарри! – воскликнула она и затащила меня внутрь. Плача, она провела меня на свободное место. – Как ты мог так обойтись со мной? – повторяла она без остановки. Слезы текли по ее щекам. Я что-то бессмысленно бормотал, не находя слов. Я чувствовал себя очень виноватым перед этой женщиной и искренне раскаивался. Но что я мог сказать в свое оправдание? Провожая Полину к новому жилищу, где она работала горничной, я кое-как умудрился объяснить, что, покинув ее, успел еще и жениться. Это спровоцировало новый взрыв безутешных рыданий.

Расставаясь с ней, я обезумел настолько, что по пути домой решил пригласить Полину жить с нами. А почему бы и нет? Была же она для меня ангелом-хранителем? Так почему я не могу отплатить ей тем же?

Я с нетерпением ждал возможности рассказать новости жене. Вообще-то мне следовало догадаться, как она воспримет мои наивные рассуждения. Супруга зло высмеяла эту идею (да и кто бы поступил иначе?), выставив меня не только идиотом, но и ловеласом. Она считала, что я выдумал всю эту историю со встречей в кино, и подозревала, что виделись мы с Полиной в совсем других обстоятельствах.

Не отдавая отчета в собственной глупости, я продолжал настаивать. Чтобы смягчить предложение, я стал заверять жену, что не собираюсь спать с Полиной; я просто хочу предложить ей крышу над головой и немного человеческой доброты, но все мои доводы разбивались о каменную стену. Горечь и злоба наполнили меня, этой «жестокости» я жене так никогда и не простил. Однако Полине от этого лучше не стало! Я чувствовал себя так скверно оттого, что не смог совладать с ситуацией, что больше никогда не звонил ей и не искал с ней встреч.

Меня всегда занимал вопрос – как она умерла, ибо она, конечно, не могла прожить долго. Надеюсь, судьба была милостива к ней.

Нет никаких сомнений, что я вел себя как последний сукин сын. Может быть, некоторые пережитые мной в дальнейшем страдания оказались воздаянием за мое тогдашнее поведение.

Хуже всего, что благодатное влияние Полины ничуть не отразилось на моих последующих свадьбах. Сейчас уже очевидно, что я не был создан для брака. Я был рожден, чтобы творить, писать. Единственное, что я твердо понял за всю свою жизнь, – художник не должен жениться.

Мириам Пэнтер

Мириам – так ее звали. Мириам Пэнтер. Тогда, семьдесят пять лет назад, я думал, что это очень красивое имя. И до сих пор в этом уверен.

Каждый день мы в одно и то же время уходили из школ – разных, но расположенных недалеко друг от друга. Ее школа находилась на пересечении Моффатт-стрит и Эвергрин-авеню, а моя – на углу Коверт-стрит и Эвергрин-авеню. Ее путь домой лежал через мою улицу – Декатур-стрит, поэтому мы некоторое расстояние проходили вместе, развлекая друг друга разговорами.

Она напоминала мне фавна – у нее была странная прыгающая походка, мне приходилось бежать вприпрыжку, чтобы поспеть за ней.

Так мы проходили вдоль длинного квартала от Эвергрин-авеню до Бушвик-авеню. Здесь она резко поворачивала, и мы махали друг другу на прощание.