Книга о друзьях

Итак, считалось, что я набираюсь у Алека ума-разума, и я действительно научился от него многому, что мне никогда не пригодится. Однако в этом нет ничего удивительного, ведь всю свою жизнь я занимался тем, что коллекционировал-людей. Я постоянно знакомлюсь с новыми людьми, изучаю их и становлюсь частью их жизни. Не важно, откуда они родом, какое у них образование, ведь, в общем, все люди одинаковы и все разные. Странный парадокс! Все доступно и подлежит купле и продаже. Те, кто отбывает срок в тюряге, зачастую оказываются куда лучше, чем те, кто их туда посадил. Воры и сутенеры куда интереснее, чем проповедники и учителя — или чем большинство психологов. Никого нельзя презирать. Кого-то стоит убить, например, не дрогнув, но не все убийцы являются киллерами по призванию. Я всегда пытался посчитать, сколько же людей я повстречал за свою долгую жизнь. Хотя бы даже за четыре с половиной года работы в «Вестерн Юнион» я повстречался и побеседовал с доброй тысячей. И все равно я считаю себя одиночкой, хотя никогда не остаюсь по-настоящему один.

Как я уже писал где-то, «в крайнем случае со мной всегда посидит Господь».

Алек же, наоборот, просто не выносил одиночества. Не важно, с кем, лишь бы не одному. Надо признать, что моя любовь к одиночеству развилась, только когда я стал писателем, а до этого я тоже постоянно искал собеседника. Кто-то, может быть, думает, что все происходит наоборот: к тебе приходит слава — и мир у твоих ног. Так и есть, но нужно научиться избавляться от подлиз и подхалимов. Да, все, о чем я рассказываю в своих книгах — люди, места, события, — произошло до того, как я начал писать. Теперь мне больше всего нравится, когда меня не узнают в толпе. Или когда узнает кто-нибудь вроде официантки или горничной. Или, как во Франции, быть узнанным мясником или булочником и видеть, как они, засуетившись, тут же тащат охапку моих книг и униженно просят об автографе… К сожалению, это возможно только за границей — у нас же люди таких профессий совершенно далеки от литературы, «некультурны», как сказали бы французы. Я уже говорил, что в глазах Алека я писателем не был, и он не верил, что когда-нибудь стану. Ему, как и Стэнли, нравилось считать меня неудачником.

— Даже не знаю, чего я с тобой так ношусь, — сказал он мне однажды прямо. — Может, потому, что ты умеешь слушать?!

Любой, кто знал нас с Алеком достаточно хорошо, сразу увидел бы, почему мы вместе. Сама разница между нами служила силой притяжения — плюс наш общий талант влипать в неприятности. А еще нам нравились одни и те же актрисы — Элси Фергюсон, Мэри Доро, Элси Дженис, Ольга Петрова и другие.

После бурного и долгого спора о достоинствах Достоевского, Толстого, Чехова, Андреева мы могли переместиться в бильярдную и гонять шары весь остаток ночи. В полночь я частенько заходил к нему, и мы продолжали спор о достоинствах уже других писателей. Нам это никогда hp надоедало.

Кажется, мы были в курсе самых интимных подробностей жизни друг друга. Мы с восторгом рассказывали о причудах и закидонах своих родителей. Это снова заставляет меня вспомнить о Максе Уинтропе и наших общих посиделках в задней комнатушке пивной, а также о его матери — о том, как «солнце всходило и садилось в ее заднице». Когда Макс сказал это, мы с Алеком переглянулись с одним и тем же выражением недоверия и недоумения на лицах, но ничего не сказали. Вскоре мы ушли. Только спустя несколько дней Алек вновь затронул эту тему.

— Я и не думал, что с ним все так хреново, — отважился он. — Сентиментальный дурак!

Я согласился, что ничего хуже в своей жизни не слышал. И вдруг предположил:

— Но, Алек, может, и она так думает о Максе — ну, что и на нем свет клином сошелся.

— Тогда они оба идиоты, — отозвался Алек. — Если бы они это говорили об Иисусе или Будде, я бы еще понял. Но друг о друге! Это уж слишком. Знаешь, Ген, иногда мне кажется, этот Макс не очень-то умен. Он, конечно, знает, как получать хорошие оценки и писать всякие тесты, но взгляды у него детские. Ты не замечал?

Однажды во время одного из наших книжных разговоров он сказал:

— Знаешь, Ген, не такой уж я подонок, как некоторые думают. Ну да, я, может быть, греховодник и пью многовато, и все такое, но сердце у меня доброе — я никогда не использую людей. А вот ты, ты — мерзавец, ты злой. Я могу вести себя как герой романа, ко я только прикидываюсь им, а ты, ты и есть герой романа — который еще предстоит написать, конечно. Мне нравится, когда люди меня не любят. А вот тебе, тебе наплевать на их мнение. Ты ведешь себя как высшее существо. Где ты только этого набрался, мне интересно? Откуда весь этот бред? Может, это из книг? Ты же их не просто читаешь — ты в них веришь! То ты Глен, охотник, то Алеша, а то Мартин Иден. А вся разница между тобой и этими персонажами лишь в том, что у тебя-то глаза широко открыты — ты-то знаешь, что делаешь и куда идешь. Ты, кажется, вот-вот лопнешь от своих возвышенных идеалов, но это не помешает тебе отобрать пять центов у слепого газетчика.