Книга о Прашкевиче, или от изысканного жирафа до белого мамонта.

Но все-таки довольно жестоко усаживать юных героев за чтение «Прикладной оптики» или «Гальванических батарей и аккумуляторов» вместо того, чтобы дать им волю и отправить на речку с удочкой, да хотя бы и в чужой огород воровать брюкву. Сам-то, вон выясняется, приобщился ко всем этим бергам, съюордам, шмальгаузенам и прочим борисякам несколько позже! Непедагогично это, Геннадий Мартович, вписывать малолетним героям в их библиотечную карточку задним числом те книги, которые прочел сам, имея за плечами уже семнадцать лет жизни!

«...но и стихи, стихи!»

Да, стихи были. С этим материалом понятно.

«Утопленник», «Мороз Красный нос», «Ленин и печник», Щипачев...

Мы строим Коммунизм. Что в мире краше,

Чем этот труд? Где доблести предел?

Предела нет! А кто сказал, что наша

Любовь должна быть мельче наших дел?

Прекрасно, почти Шиллер, только не на «ши», а на «щи».

Поэзия вообще вещь таинственная — в отличие от самих поэтов, существ как правило недалеких, хотя и корчащих из себя этакие твердыни духа. Тот же Пушкин, к примеру, — баб ему, видите ли, не хватало, обрюхатил по молодости полячку и породил на нашу бедную голову иуду Троцкого. А мы о нем — «наше всё».

Гена, боже упаси, дорогой, не подумай ничего лишнего. Это я витийствую, разгоняюсь, подступаюсь, так сказать, к теме. Тема, как понимаешь, важная, и говорить о ней поэтому сложно, без разгона никак нельзя, а когда пишешь, не полбанкой же разгоняться.

Как человек делается поэтом? Почему мальчишка, путающий «поэта Пушкина с домом Пашкова», начинает вдруг говорить стихами, как Нева у Маршака и у Евтушенко Братская ГЭС?

Сам Прашкевич отвечает на этот вопрос так:

«“Будто счастливым стал...”, — мелькнуло в голове.

Вроде ничего особенного, но я — (Ленька Осянин. — А.Е.) — перебирал, переставлял приходящие на ум слова. “Счастливым...” Хорошее слово. И постепенно нашел еще несколько хороших слов. Вот только что этих слов в таком порядке в мире не существовало, а теперь явились и сами собой сложились в стихи. Вышагивая по пружинящим доскам деревянного тротуара, поглядывая, как шумно выдавливается из щелей грязная вода, повторял, чтобы не забыть: “Счастливым стал... Счастливым стал двадцатый век...” А где стал?.. Ну, конечно, “в стране, где ты рожден...”. Я как бы издали обращался к своей сестре. Обращался к близкому существу, но еще не совсем совершенному существу...

Здесь каждый честный человек

почетом окружен...

Расти, дружок, в семье большой,

в семье большой и дружной.

Расти с открытою душой

и станешь людям нужный...».

Поэзия рождается в бормотании, в перебирании, расстановке слов, в точности как это описано в приведенном выше отрывке. Те «звуков стакнутых двойчатки и тройчатки», о которых говорит Мандельштам, та музыка, что звучит внутри человека и выплескивается, оформленная словами — неуклюжими, по молодости наивными, повторяющими лозунги дня, — вот это и есть поэзия.

А что такое поэт? Настоящий, я имею в виду?

Поэт — человек, живущий поэзией и ничем иным.

Поэт — это состояние сродни безумию. Состояние, сравнимое с алкогольным опьянением. Поэзия для него, поэта, — основной питательный продукт, вроде селедки, хлеба, водки и огурцов. Настоящий поэт, в моем представлении, это человек, бормочущий постоянно что-то себе под нос, внутренне проговаривающий стихотворные строчки, гармонизирующий речь, балансирующий на волнах ритма и все такое. Идеальный поэт был Хлебников, сумасшедший. Кроме всего прочего, поэт, настоящий поэт, — существо, совершенно невыносимое в быту.

Если нормальный человек в быту практически не буянит — ну там спьяну побьет жену или, как пишет М. Гершензон в письме к брату после поездки по Подмосковью в 1900 году: «Один пьяный мужик стал требовать с жены на полбутылки, та не дала. Тогда он схватил грудного ребенка за ногу и говорит: “Расшибу о печку”. Однако бросил ребенка, но уперся плечом в стену и выворотил угол избы», — то поэт будет есть вас поедом постоянно, из часа в час, ибо уверен: вы, я, он, она — единственные во множественном числе, кто мешает ему, поэту, свободно выражать свою гениальность, объедает его, обпивает, не додавая ему нужных калорий для правильного функционирования дара божьего.

И такая хренотень — каждый день, как писал когда-то Корней Чуковский.