Книга о русской дуэли

Домой приехав, пистолетыОн осмотрел, потом вложилОпять их в ящик и, раздетый,При свечке, Шиллера открыл;Но мысль одна его объемлет;В нем сердце грустное не дремлет:С неизъяснимою красойОн видит Ольгу пред собой.Владимир книгу закрывает,Берет перо; его стихиПолны любовной чепухи,Звучат и льются. Их читает

Он вслух в лирическом жару,Как Дельвиг пьяный на пиру.Стихи на случай сохранились,Я их имею; вот они:«Куда, куда вы удалились,Весны моей златые дни?Что день грядущий мне готовит?Его мой взор напрасно ловит,В глубокой мгле таится он.Нет нужды; прав судьбы закон.Паду ли я, стрелой пронзенный,Иль мимо пролетит она,

Все благо: бдения и снаПриходит час определенный;Благословен и день забот,Благословен и тьмы приход!Блеснет заутра луч денницыИ заиграет яркий день;А я, быть может, я гробницыСойду в таинственную сень,И память юного поэтаПоглотит медленная Лета,Забудет мир меня; но тыПридешь ли, дева красоты,

Слезу пролить над ранней урнойИ думать: он меня любил,Он мне единой посвятилРассвет печальный жизни бурной!..Сердечный друг, желанный друг,Приди, приди: я твой супруг!..»Так он писал темно и вяло(Что романтизмом мы зовем,Хоть романтизма тут нималоНе вижу я; да что нам в том?)И наконец перед зарею,

Склонясь усталой головою,На модном слове идеалТихонько Ленский задремал…

Чехов в «Дуэли» превращает этот штамп в фарс: «Накануне смерти надо писать к близким людям. Лаевский помнил об этом. Он взял перо и написал дрожащим почерком: „Матушка!“ <…> Лаевский то садился за стол, то опять отходил к окну; он то тушил свечку, то опять зажигал ее». И так в конце концов ничего и не написал.

Аналогичные ситуации возникали и в действительности. Сохранилось письмо Пушкина к Дегильи: «Накануне паршивой дуэли на саблях не пишут на глазах у жены слезных посланий и завещания…»[55] [152, т. 10, с. 759].

Впрочем, параллельно с этой традицией и в противовес ей начала складываться другая – подчеркнутого пренебрежения к собственной судьбе и отказа от какой-либо подготовки:

«– Написали ли вы свое завещание? – вдруг спросил Вернер.

– Нет.

– А если будете убиты?..

– Наследники отыщутся сами. <…> Видите ли, я выжил из тех лет, когда умирают, произнося имя своей любезной и завещая другу клочок напомаженных или ненапомаженных волос».

Противопоставление романтическому штампу (впрочем, также легко укладывающееся в романтические рамки) дополнялось суеверными мотивами: готовиться к смерти – значит накликать ее. Долохов в «Войне и мире» говорил Ростову. «Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания и нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда все исправно». Может быть, именно поэтому Пушкин не написал «предсмертных» писем, а до последнего дня занимался повседневными литературными и издательскими делами.

Чаще всего дуэль проводили утром, на рассвете. В эти часы дуэлянтам мало кто мог помешать; большинство светских людей еще спало, за исключением только офицеров. На улицах городов господствовали лавочники и мелкие торговцы. Вспомним замечательное описание города из стихотворения H. А. Некрасова «Утро»: