Ну ладно – тут не вредно было бы, конечно, осоловелым взглядом обвести интерьер дворца и спросить Аглаю, где вредная сигара. После обеда – системы «манила». Зелененькая такая. Сигара системы «манила» – лучшее завершение пагубного застолья. В ней мало того что никотина на табун, так еще эфирные масла и ведро канцерогенов. И хотя традиционалисты предпочитают «упмен» или «корону», я – за зеленую длинную «манилу»: так патетичней, потому что всё равно – дни сочтены. Сколько мне в сущности осталось, если вдуматься? Ну еще штук тыща обедов в стилистике «Луккул у Лукулла» (сколько и где «к» и «л»?), ну еще парадругая (заткни уши!) – Аглай. И всё. В то время как приличные люди… А что люди?
А люди будут есть полезную траву с бескалорийным чем-нибудь хихикающим и отрубями, сидеть на всех диетах сразу (это еще куда ни шло – это хоть необычайно развлекает на званых обедах – когда девочки с удивительной, роковой, последней, запредельной откровенностью рассказывают друг другу, ошеломленному обществу и кому ни попадя – как, по скольку раз и как трудно они на чем, в смысле диеты, – сидят; и все, давясь, внимательно слушают) и бегать трусцой – когда меня не станет. Если я не буду себя беречь! Надо открыть глаза и посмотреть в глаза правде жизни.
И тогда я открыл глаза и посмотрел в глаза правде жизни: очень хотелось есть.
P. S. Умоляю, извините меня, старика. В «Суп из петуха» следует положить – в уже снятый с огня – душицу. Повторяю, «ду-ши-цу» – лучше свежую, но можно сушеную… Теперь – всё.
Похмелье
Вино может с полным правом считаться самым здоровым и самым гигиеническим напитком!…
Вина и крепких напитков не пей ты и сыны с тобою, когда входите в скинию собрания, дабы не умереть. Это вечное постановление в роды ваши.
С похмелья мутит даже от любимой автоцитаты:
О завтраке не могло быть и речи. Пил морс, если кто запамятовал – старинный северный напиток – декокт клюквы – кисленькое с подоконника.
расслабленно по памяти процитировал Михалик.
– Воображаю, – неожиданно рассердилась мама, до того, тихо пригорюнившись, присутствовавшая на семейном завтраке, – ты прожигаешь жизнь, сынок!
– Да! – гаркнул из-за перегородки папа, не помещающийся третьим в 2x2x2 – кухне.
– Мы с отцом надеялись, что ты остепенишься, ты же врач, доктор благородной профессии…
Как только заводили о медицине, человек благородной профессии, врач-расстрига, начинал тосковать. С похмелья. На побывке в России. С юности поэт больных не любил.
– Полмесяца как ты здесь, вдумайся, сынок! «Два раза ногти отросли!» – вдумался в это удивительное обстоятельство сынок.
– И что? И где ты?!
«Где я?» – со вскипающим изумлением озирался мысленным взором Генделев.
– И что, – продолжала раздражаться мама. – Видим мы тебя?… Мы – тебя?…
– Может, это и к лучшему, родные мои, – указнился сынок.
– Ты, мил-друг, как с цепи сорвался, пьянки-гулянки, чем от тебя пахнет? Дешевыми духами!…
– «Северное сияние»… – начал было оправдываться сын, но – осекся, то, что пил внутрь, не поймут…
– Прохвост! – к месту сказал из-за стенки папа. – Ты губишь свое здоровье на корню!
«На корню, о, как верно!» – чуть было не кивнул головой Миша, но не кивнул – больно.
– И вообще, – сказала мать, – ты что, приехал в нашу страну вести себя как прощелыга?
– Как прощелыга, – эхом (есть такой синдром в психиатрии: эхолалия – дело швах!) отозвался доктор Генделев, – как прощелыга…
– Посмотри, как ты вызывающе одет, – холоднокровно добил отец.
– Тебе 37 лет!
– Хороший возраст для расстрела, – тяжело согласился сын.
Конец цитаты. Некоторым всё ясно, несмотря на то что десятилетней давности фрагмент. Похмелье – дело серьезное. А восприятие какой ни есть пищи днесь в состоянии – это если и утреннего (значит, повезло) похмелья – проблематично.
У этих некоторых наблюдается сухость во рту (дегидрация организма), головная боль, о, это еще деликатно сказано – головная боль! (интоксикация организма), тошнота, ну, скажем, икота, головокружение (скачки артериального давления), ох!
Не говоря об отказе функций органов, в том числе чувств, – напрочь. Короче: