КНИГА ОБ АНТИХРИСТЕ

В отличие от восточных христиан, практически отказавшихся видеть в грядущем Антихристе царя-завоевателя, внешнего врага Церкви (Кирилл Иерусалимский, Иоанн Дамаскин), и даже избегавших апокалипсического определения «зверь», западно-христианские писатели никогда не забывали о царственно-деспотической природе супостата. В то время как в Восточной Церкви Антихриста представляли главным образом как внутреннего врага, раскольника и соблазнителя, Западная Церковь продолжала синтезировать обе раннехристианские традиции – «зверя» и «мирообольстителя». Этот процесс растянулся на несколько веков и захватил эпоху Средневековья. Рассмотрим, как эсхатологический враг, поначалу воспринимавшийся на Западе не иначе как воскресший и бряцающий оружием Нерон, постепенно приобрел черты Павлового «человека греха, сына погибели» и сделался совершенным антиподом Христа.

Одну группу составляют труды латиноязычных христианских авторов III-V вв. Коммодиана, Лактанция, Викторина и Сульпиция Севера. Нарисованная ими картина пришествия Антихриста, невзирая на некоторые различия, принадлежит одной традиции, бытовавшей в западной части империи в первые века христианства. Эту традицию удобнее рассматривать начиная с Лактанция (ок. 250-325), эсхатологические взгляды которого лежат как бы на стыке христианства и язычества. Довольно обстоятельно он излагает их в своём труде «Божественные установления». Здесь превалируют батальные сцены. Антихрист – это царь-завоеватель, который вторгнется в Римскую державу откуда-то извне (вариант: восстанет в Сирии) в тот момент, когда империя фактически погибнет, будучи разделенной между десятью тиранами. Победив троих из них, завоеватель подчинит себе остальных, овладеет верховной властью и установит деспотический режим, который начнёт репрессии против верных христиан. Они укроются на какой-то горе и, окруженные войсками злодея, будут умолять Бога о помощи. В ответ на их мольбы с неба в сопровождении ангелов сойдёт Царь-избавитель и проведет четыре кровопролитных сражения с полчищами Антихриста, в каждом из которых тот потерпит поражение и, наконец, будет схвачен, судим и казнен.

Характерно, что Лактанций называет злодея Антихристом всего один раз, да и то в завершение рассказа. Обычные обозначения его: «могущественный царь», «нечестивый», «тиран». Такое словоупотребление не случайно. Лактанций обращался к широкой публике, к современным ему римским гражданам, для которых сам по себе термин «Антихрист» не был вероучительным и не мог вызвать соответствующих эмоций. По этой же причине Лактанций не называет и своих библейских источников, хотя определенно использует Откровение Иоанна Богослова. Зато он охотно цитирует нехристианские пророчества, где встречаются сходные сюжеты и мотивы. Во-первых, это необычайно популярные тогда Сивиллины книги, перед которыми и сам Лактанций испытывает немалый пиетет; во-вторых, различные оракулы, вроде «книг» Гермеса Трисмегиста и Гидаспа Мидянина. Это-то и придает рассказу Лактанция своеобразный колорит и одновременно отличает его от традиционных церковных произведений на ту же тему. Библейские мотивы у Лактанция вторичны и как бы вплетаются в «сивиллианскую» канву событий. «Царь этот, исполненный величайшей злобы, – замечает Лактанций по ходу дела, – будет притом ложным пророком, провозгласит себя Богом и повелит обожать себя как Сына Божия». Не совсем ясно, подразумевается ли здесь пророчество апостола Павла из Второго послания к Фессалоникийцам. Лактанций не делает никаких ссылок на Новый Завет. И даже там, где он пользуется новозаветными данными, он подвергает их обработке. Так, вместо двух обличителей Антихриста, Еноха и Илии, у Лактанция действует один безымянный пророк; вдобавок возникает целая серия сражений Христа с Антихристом. Отступление от церковной традиции, возможно, объясняется тем же стремлением Лактанция приспособить образ Антихриста к языческой картине мира.