Пора бы спать, а я всё томлюсь, то лягу, то сяду, то сделаю чай. Грустно, будто бог меня не полюбил: посмотрел, в руках покрутил и отложил в сторонку – не понравилась. А мне-то как теперь жить. Теперь несчастливость моя – канва, по которой я расшиваю цветы, птиц и котиков. Как можно плотнее, чтобы между листьев и трав, между алым и золотым не проглянуло – несчастлива. Можно плакать над каждым стежком, ведь чем он ярче и точнее, тем горше, что под ним всё то же.
А можно и не плакать.
Без дракона
ку, запутывается в пышной юбке и падает. Садится, смотрит
на колено – сквозь ссадину выступают вишнёвые капли.
Она кривит рот, но твёрдые руки поднимают её под мышки
и рывком ставят на ноги: «Не сметь! Принцессы не плачут».
Семилетняя девочка просыпается на рассвете, чтобы
тыре года. Закусывает губу, и брат шепчет: «Не реви,
принцессы не плачут».
Принцессы не плачут, когда не получают того, что хотят; когда у них умирает собака; когда их не полюбят; когда их пытаются оскорбить – принцессы гневаются, но не плачут. Когда ей исполнилось 15, отец сказал:
– Дитя, государство ослабело, нам необходимы сильные союзники. Король, наш сосед, недавно овдовел и нуждается в новой супруге.
– Сколько ему лет, отец?
– Шестьдесят два. Дитя, он не молод и здоровье его подорвано. Но это означает, что не позже чем через десять лет Вы сможете его оплакать. Нужно ли Вам время, чтобы привыкнуть к моему решению?
– Нет, я готова.
В свою первую брачную ночь девочка лежит в постели рядом со спящим мужем и улыбается, глядя в темноту.
«Десять лет, Боже, всего десять лет, и я смогу плакать, сколько захочу»
Потому что скучно смотреть на тех, кто не нравится, мы отводим глаза при первой возможности и глядим куда-то выше и дальше – на то, чего на свете нет. И зачастую представления о том, с кем проводишь годы, остаются на уровне первых недель знакомства, когда оценил мельком, составил первое впечатление – и отвернулся. Чего там, всё понятно: нормальный человек, не очень умный, заботливый, – ладно, пусть остаётся. И даже самые добрые с трудом верят, что в этих «ненастоящих» может быть хоть что-нибудь особенное. «Ненастоящий человек» сначала пытается привлечь ускользающий взгляд, потом устаёт, злится, приходит в ярость, режет свои руки, чтобы показать, что вот она, его кровь, такая же красная, как у тебя, и вот его боль, такая же острая, как твоя.
А тот, кто не любит, только пожимает плечами и потом говорит друзьям: «Да нормально всё было, а потом чего-то испортился он. Сломался».
Из жизни мёртвых обманщиков
Среди тех-кем-хотелось-быть эта роль самая сладкая. Примет всего три: власть над материалом, безымянная любовь откуда-то снизу, из темноты, и совершенное сердце – гладкое без изъяна.
Актёр, пожалуй, годится как символ: тут и талант, и восходящие от зала потоки любви, и сияющее драгоценное бесчувствие.
Но можно собрать идеал по частям. Для удовлетворения демиургических потребностей написать книгу или стать ремесленником, завести собаку, чтобы обожала, а для чистоты сердца жить с нелюбимыми. К сожалению, едва успеваешь нарядиться в правильную одежду, окончательно войти в образ и освоить царственное приветствие подбородком вверх, как узнаешь стыдный секрет: равнодушное божество завидует своей собаке. И завидует женщине, что живёт с тем, кого любит. Она просыпается рядом и сначала поворачивается в его сторону, а уже потом открывает глаза и сразу видит – ещё не раздраженного, ещё не лгущего, ещё беззащитного, ещё – её: смятые ресницы, расслабленные губы, спутанные пряди, прилипшие к щеке. Дышит.
Равнодушное божество долго и покорно лежит, прикидываясь спящим. Чувствует на себе требовательный и горестный взгляд, и рот его наполняется злостью, потому что вот оно-то не может позволить себе это жалкое разрушительное счастье – жить с тем, кого любишь, и быть нелюбимым.
Равнодушное божество поворачивает голову, открывает глаза и улыбается.
«Самое важное – никогда не переживать из-за поступков других людей. Серьёзного беспокойства заслуживаю только я сама да божий промысел». И поэтому она просто пожимает плечами и откладывает телефон. Включает компьютер и неторопливо перелистывает френдленту. Спотыкается о запись, в которой говорится о гибели чьей-то кошки, замирает на пару секунд, откидывается на спинку кресла и горько неудержимо плачет.
Семь маленьких гневных божеств дремлют у меня в животе, как семь виноградин опухоли. Ярость, гордыня, мщение – слева; презрение, ревность, ненависть – справа; горе в самой середине. Первое бело, второе красно, третье небесной голубизны. Четвертое желтое, пятое зелёное, шестое черно. Седьмое отливает оранжевым.
Иногда они пытаются проснуться и запылать, чтобы разорвать моё золотистое добродушное тело. И тогда я подхожу к зеркалу.