Книга, обманувшая мир

Известна его пуританская строгость и нетерпимость к самым различным, даже совершенно невицным и пустяковым, людским слабостям. Почему же вдруг в таком серьезном деле, как проявление слабости характера, приводящее в тюрьму и даже к смерти других, совершенно невинных людей, он находит необходимым призывать к снисхождению?

Очень скоро это разъяснится. В той же книге, чуть дальше (с. 142), он пишет:

«Из тюремной протяженности оглядываясь потом на свое следствие, я не имел оснований им гордиться. Я, конечно, мог держаться тверже и, вероятно, мог извернуться находчивей. Затмение ума и упадок духа сопутствовали мне в первые недели. Только потому воспоминания эти не грызут меня раскаянием, что, слава Богу, избежал я кого-нибудь посадить. А близко было». В примечании на стр. 144 он добавляет: «Еще один школьный друг едва не сел тогда из-за меня. Какое облегчение было мне узнать, что он остался на свободе».

Что в действительности скрывается за этими туманными фразами, мы так никогда и не узнали бы. В 1972 г. его бывшая жена Н. Решетовская в разговоре со мной сделала несколько столь же туманных намеков о будто бы его непорядочном поведении на следствии, но в чем оно выразилось конкретно — она так и не сказала, постеснялась, видимо, пожалела мужа, хоть и бывшего.

И только нынче, в 1977 г., все тот же вездесущий и всевмещающий Самиздат донес до меня два удивительных документа — фрагменты воспоминаний школьных товарищей и друзей детских лет Солженицына — Кирилла Симоняна и Николая Виткевича. Последний из этих двоих был и соучастником «преступления» Солженицына, так называемым «однодельцем», т. е. тем, кто проходил по одному с ним делу. И вот что рассказано в отрывках воспоминаний Н. Виткевича: