Книга отзывов и предисловий

Разумеется, два голоса у Тютчева – это два монолога, две вариации с радикально разными смыслами, написанные с той же парадоксальной позиции, что и его «Silentium!», автор которого предлагает молчать, но сам не молчит. Тот, кто говорит в тютчевских «Голосах» о блаженстве или зависти олимпийских богов, и сам находится над схваткой, будто бы на Олимпе: ничто не выдает его участия. Стихотворение Айзенберга – совершенно иной взгляд (взгляды) на поле битвы: разговаривают наблюдатели – но и участники. Они так же, как у Тютчева, свидетельствуют о безнадежности борьбы или вообще существования в заданных условиях: «Быть не хватает сил», «Всех коров извели. / Зверя сдали на вес», «Время-то на износ. / Времени-то в обрез». Решение дать слово рядовым участникам, не причисленным к олимпийцам, – это решение, оправданное всем историческим временем, прошедшим от Тютчева до Айзенберга. Но авторитетный императив появляется и здесь. Диалог обрывается (что подчеркнуто в тексте графически), после чего его составитель обращается к самому себе (таким образом, мы понимаем, что диалог был разыгран внутри одного сознания):

Выбери шаг держать,

голову не клонить,жаловаться не сметь.Выбери жизнь, не смерть.

Жизнь, и еще не вся.Жаловаться нельзя.

Давно назрел разговор о новом стоицизме в русской поэзии: появилось достаточно поэтов, которых можно назвать стоиками. Но в финале «Двух голосов» мы слышим стоицизм классический. Его прямое выражение – казалось бы – не очень характерно для Айзенберга, но в этой переходной книге оно звучит так естественно. Ему находится здесь место, и очень важное, потому что Айзенбергу удалось создать книгу многообразную, но не эклектичную, приводящую в баланс множество элементов.

Так, между прочим, и воздух: кажется, ничего проще и естественнее на свете нет, но вспомните, сколько всего входит в его состав.

Память, пой

Мария Степанова. Против лирики. М.: АСТ, 2017

Горький

Исследователи поэзии в России (эксплицитно – начиная с Тынянова, подспудно – еще раньше) много думали о проблеме архаизма и новаторства, об их соотношении и сочетании. Опыт авторов последних десятилетий, таких как Олег Юрьев, Максим Амелин, Линор Горалик и, конечно, Мария Степанова, показывает, насколько живительным может быть обращение поэта к архаике. Тут есть что-то от геологоразведки и добычи полезных ископаемых: современные методы и инструменты, наработанный опыт поэтического говорения, озарения, настойчивость – все это позволяет обнаружить золотоносную жилу в породах, казалось бы, давно отдавших драгоценное содержимое. Выясняется, однако, что скрытое в них богатство только ждет нового применения и блеска.

Предыдущее избранное Степановой – «Стихи и проза в одном томе» – выходило семь лет назад в «НЛО», и книга «Против лирики» не совпадает с ним ни единым текстом, кроме одного перевода из Эдварда Эстлина Каммингса, стихотворения для Степановой принципиально важного. Это лирический текст наблюдателя и одновременно эпический текст нарратора, который то ли отождествляет себя с «кем-нибудь», жившим в «растаком городке», то ли просто рассказывает о нем. Мир растакого городка, где «все женились на коеком / рассвет и закат все одно молчком / плясали вскачь и смеялись всплачь / твердили нет погружаясь в сон», – инвариантный, неизменный в общем, но изменчивый в частностях фольклорный мир. Степанова, наряду с Горалик, – самый серьезный в современной русской поэзии исследователь и заклинатель фольклора, хотя порой это порождает сомнения в собственном методе. Так, в начале цикла/поэмы «Spolia» Степанова как бы суммирует недружественную критику в свой адрес, доводя ее до крайности: «она не способна говорить за себя», «ее материал / не хочет ей сопротивляться / дает поцелуй без любви, лежит без движенья», «где ее я, положите его на блюдо / почему она говорит голосами».