Книга рыб Гоулда

И никому не удалось прочесть на нём имя Мулатки, которое было написано такими большими и чёткими буквами, что каждый мог бы увидеть их; и никто не понял, что на самом деле это сердце не только принадлежало ей, но и будет принадлежать всегда; нет, они только смеялись и веселились. Однако присутствовали на сём празднике и такие, кто предпочитал молчать — не из жалости или страха, но из-за тех мыслей, что их одолевали: ведь он был человек, хоть и в обличье чудовища, так что же сделало его таким, что отделило ото всех остальных?

Ему хотелось сказать, что он наконец нашёл ответ на тот вопрос, который давно его мучил. Стремление к власти, как он понял в те последние минуты, когда разум его ещё оставался ясным, есть самое прискорбное следствие обделённости, прежде всего, обделённости любовью, а что ещё хуже — неспособности любить. Ему хотелось выкрикнуть: «Я узник, заточённый в одиночестве моей любви!»

, заорать: «Смотрите, смотрите, это всё, что действительно существует на свете, а я этого-то и не разглядел!» По правде сказать, он сам не был до конца уверен, что это ему не удалось, ибо мучители сперва отпрыгнули от него, когда тихий стон слетел с уст, но затем снова радостно завопили, решив, что это просто выходят последние остатки скопившегося в лёгких воздуха, и ещё какое-то время Коменданта продолжали потрошить и разделывать на залитом кровью квартердеке.

VII

В то самое время, когда совершалось превращение Коменданта в кита из легенд, коих вскоре возникло много, Побджой — раскрасневшийся, причём не от одной только жары, — стоял у ветряной мельницы, которая служила штабом государственного переворота и оставалась одной из немногих пока ещё устоявших против огня построек, объятый ужасом. Несколько дней назад он продал Муше Пугу одного из своих «подлинных» Констеблов — мою самую последнюю работу — за довольно крупную сумму в бенгальских долларах. Когда картину вешали, на обратной стороне полотна обнаружился рисунок рыбы-солнечника, и Маршал Муша сразу догадался о происхождении подделки.

Внутри мельницы, воодушевлённый той простотою, с которой ему удалось захватить власть, даже не прибегая к убийственной огневой мощи, хранимой этажом выше, Маршал Муша уже целый час распекал своих клевретов, убеждая их, что чересчур занят государственными делами и не имеет времени разговаривать с ними, а сам между делом набрасывал перечень новых титулов и званий, которые ему подошли бы.

Звание «Маршал Муша» было тепло воспринято в казармах, и это ему сперва понравилось, но затем и насторожило. Промах Коменданта заключался в том, что он считал себя способным превратить штрафную колонию в нацию, то есть в государство, тогда как Муше Пугу было ясно как день, что куда разумнее превратить её в. компанию. Так что он вычеркнул из списка слова «Верховный», «Первый консул» и «Ваше Высокаблагадетельство» — тем более что был не вполне уверен, правильно ли написал последнее слово, — и обвёл кружком слово «Председатель», но тут вошёл Побджой и попросил аудиенции.

Желая поразить всех присутствующих новым лозунгом «Время — деньги», Маршал Муша встал, подошёл к стене, где висел липовый Констебл, прямо перед носом у Побджоя выдрал сие полотно из рамы и скомкал его. После чего бросил к ногам почтенного тюремщика и велел к следующему же утру вернуть вдвое больше против уплаченного, пригрозив мерзавцу участью ещё более плачевной, нежели та, что ожидает жалкого мазилу Гоулда в самое ближайшее время.

После того как Побджой ушёл, Муша Пуг велел отряду стражников поспешить на противоположную сторону острова и задержать казнь Вильяма Бьюлоу Гоулда. Сколько бы ни стоил поддельный Констебл на Сара-Айленде, в Лондоне он стоил неизмеримо больше. Преступление Коменданта состояло в том, подумалось Маршалу Муше, что он слишком витал в облаках, а Побджоя — в том, что он ползал по земле. Современная же практика вымогательства, решил Маршал, требует проведения чисто коммерческой линии, что было с успехом опробовано на Клукасе и ему подобных.

Выйдя, Побджой выронил скомканный холст, и тот упал в золу, которая теперь была повсюду. Тлевшийся в толще её уголь прожёг в полотне дырочку с рдеющими краями. Утешая себя тем, что он, хоть и потерял картину, зато заграбастал свинью, Побджой поплевал на ладони и взялся за рукоятки тачки, на которой лежал привязанный к ней Каслри. Крякнув от натуги, он мысленно похвалил себя за то, что столь удачно украл борова из загона всего полчаса назад благодаря возникшей из-за пожара и мятежа суматохе; тюремщик не увидел, как злой горячий вихрь подхватил холст и заставил его танцевать в воздухе.