Книга снобов, написанная одним из них

«Несомненно, — замечает современный американский критик Гордон Н. Рэй, — он (Теккерей в „Книге снобов“) больше подчеркивает неудобства и нелепости, которые при доведенной до крайности классовой системе общества достаются на долю богатых, чем нищету и лишения, на которые несправедливость этой системы обрекает бедных…» Это деликатное высказывание только лишний раз напоминает о том, что в поле зрения Теккерея входит не все английское общество в целом, а лишь ограниченная его часть — высшие классы, то есть аристократия, как процветающая, так и обедневшая, и купечество, а также те, кто так или иначе их обслуживает: лакеи, гувернантки, портные, лавочники. Это и есть тот мир, который Теккерей знал, который он сумел разглядеть и осудить в наиболее значительных своих произведениях.

Что же касается глав, изъятых Теккереем из последующих изданий, то трудно сказать, почему именно они уже через год показались ему особенно плохими. По резкости суждений им не уступают и многие из других глав. Стоит, правда, вспомнить, что Теккерей, раз выбрав угол сатирического прицела, черпал материал где угодно: из личных наблюдений и из книг, из газет, частных бесед и литературных споров. Поэтому очерки изобилуют упоминаниями о событиях и людях, когда-то бывших злобой дня и очень скоро забытых. Может быть, больше всего это относится именно к выброшенным главам с их откликами на мелкие политические стычки, на личные и семейные отношения в министерских кругах. Есть в этих главах и гневная критика вигов, достается и консерваторам, но с не меньшей энергией автор обрушивается и на радикалов, уверяя, что их неумеренные протесты и нападки достигают обратного эффекта — вызывают сочувствие к жертвам этих нападок.

О чем бы и о ком бы ни писал в этой книге Теккерей, всю ее с начала до конца пронизывает ирония, распространенная автором и на самого себя. По словам Честертона, «задумать „Книгу снобов“ мог и Диккенс, и Дуглас Джеррольд; но только Теккерей мог сочинить бессмертный подзаголовок: „В описании одного из них“». В начале книги автор выступает от лица «Панча», и на рисунках то и дело мелькает носатый карлик — Петрушка-Панч. К концу же он все чаще называет себя «мистер Сноб», и даже его жена, «миссис Сноб», оказывается зараженной общим недугом. Так за словами писателя слышится мысль «все мы грешны», и это, порой притупляя острие сатиры, делает позицию автора приемлемой для большего круга читателей.

По свидетельству одного знакомого Теккерея, тот в 1858 году сказал ему, что «ненавидит „Книгу снобов“ от первой до последней строчки, просто не может ее читать». Эти слова, сказанные в разговоре об исторических романах Теккерея, отчасти можно объяснить тем, что за истекшие десять лет он проникся интересом и уважением к историческому прошлому своей родины и ко многим ее традициям; но главное — за эти десять лет сильно изменилось его мировоззрение, в частности — его политические взгляды. Даже в 40-х годах, в самую радикальную пору «Панча», Теккерей держался более умеренных взглядов, чем иные его сотрудники, скажем — тот же Дуглас Джеррольд, с годами же он все более терпимо смотрит на пороки существующей системы, полагая, видимо, что если и можно чего-то добиться, то разве что улучшения нравов.

«Книгой снобов» завершается первый этап творчества Теккерея. Закончено формирование индивидуального писательского метода. Задумано большое полотно — «Ярмарка тщеславия» (над первыми набросками к которой автор уже работал в пору написания «Снобов»). И на страницах «Ярмарки», а затем и «Истории Пенденниса», мы встретим лица, сценки и ситуации, уже знакомые нам по «Книге снобов» и некоторым более ранним работам. Но здесь это только эскизы, едва намеченные типы, (как, например, генерал Тафто), тогда как в позднейших произведениях они претворятся в полнокровные художественные образы, созданные зрелым мастером, и обретут свое место в общей сложной, многоплановой композиции прославленных романов.

М. Ларин