Книга странных новых вещей

Питер вынырнул из обморока — недолгого, всего секунда или две. Кожа на лбу натянулась. Он вспомнил, как однажды его лихорадило, что-то вроде сорокавосьмичасового гриппа, и как он лежал в кровати, пока Би была на работе. Когда он проснулся днем, в полубреду, сжигаемый жаждой, то с удивлением почувствовал чью-то руку на затылке, которая приподнимала ему голову, и стакан воды со льдом у своих губ. Значительно позже, когда ему стало уже лучше, он узнал, что Би проделала путь от больницы к дому только затем, чтобы дать ему напиться, а потом вернулась на работу — это вместо перерыва на обед.

«Да я бы не умер», — протестовал он.

«Я знаю, — ответила она. — Но я же тебя люблю».

Когда Тартальоне заговорил опять, тон его был уже философским, почти виноватым:

— Потерянного не воротишь, друг мой. Пусть гниет, а мы будем жить ради manana[35] — вот неофициальный девиз СШИК, мудрые, мудрейшие слова, достойные быть запечатленными в виде татуировки на каждом лбу. — Он помолчал. — Черт! Здесь не так уж и плохо. Я имею в виду это место —

casa mia[36]. Днем тут повеселее. И если бы я знал, что вы появитесь, то принял бы ванну. Может, подкорнал бы свою древнюю barba[37]. — Он вздохнул. — Когда-то у меня тут все было. Tutte le comodita moderne. Todo confort[38]. Светильники, батареи, бритва для моей восхитительной физиономии, бумага подтереть задницу, и ручки тоже. Очки плюс три с половиной. Весь мир был мне устрицей[39]

.

— И что же случилось?

— Сырость, — сказал Тартальоне. — Время. Жизненные невзгоды. Вопиющее отсутствие множества людей, работающих сутки напролет, чтобы снабжать меня необходимым. Но!

Он забегал по комнате, послышался стук пластика с последующим всплеском погружения в колыбель, наполненную жидкостью.

— Но до того как они удрали, эти маленькие феи в купальных халатах, они передали мне один свой секрет. Самый важный секрет. Алхимию. Как превратить скучные старые растения в бухло.

Раздался еще один шлепок. Тартальоне протянул Питеру кружку, глотнул из своей и продолжил бесноваться:

— Знаете, что самое безумное на базе СШИК? Одна-единственная, но ужасная лажа? Я расскажу. Там нет перегонной установки. И нет борделя.

— Это две лажи.

Тартальоне проигнорировал его замечание, будучи уже подогретым:

— Я не гений, но пару истин познал. Я разбираюсь в существительных и глаголах, я знаю, что такое губные фрикативы, я разбираюсь в человеческой природе. Знаете, что люди начинают искать через пять минут после прибытия на новое место? Знаете, что у них на уме? Я вам скажу — как бы потрахаться и как бы добыть субстанцию, дурманящую сознание. Если это нормальные люди. И что делает СШИК в своей бесконечной мудрости? Что они делают? Они обшаривают весь мир, чтобы откопать людишек, которым это не нужно. Которые, может, и нуждались в этом когда-то, но больше не нуждаются. Ага, они могут врубить пару шуток про кокаин и про баб — вам знаком Би-Джи, как я понимаю?

— Знаком.

— Триста фунтов блефа. Этот парень убил в себе каждую естественную потребность или желание, известные человечеству. Все, что ему надо, — это работа и полчаса под огромным желтым навесом, дабы покачать мышцы. И остальные, Мор-телларо, Муни, Хейз, Северин, — я уж и забыл их чертовы имена, да какая разница, все они на одно лицо. Вы думаете, я — с придурью? Вы думаете, я — псих? Взгляните на тех зомби, приятель!

— Они не зомби, — сказал Питер терпеливо. — Они хорошие, порядочные люди. И стараются как могут.

Тартальоне сплюнул забродивший сок белоцвета в пространство, их разделяющее.

— Как могут? Как могут? Бросьте-ка ваши чирлидерские помпоны, padre, и посмотрите, что СШИК здесь натворил. Сколько тут по шкале живости? Два с половиной деления из десяти? Или два? Кто-нибудь учил вас танцевать танго, прислал ли вам хоть кто-то любовное письмо? А как там поживает родильное отделение СШИК? Не топочут ли там piccoli piedi?[40]

— Моя жена беременна, — услышал Питер свои слова. — Они ее сюда не допустили бы.

— Конечно нет! Сюда попадают одни зомби!

— Они не...