Книга царств

И все готов был претерпеть герцог, только бы узнать наконец, какую из своих дочерей царь Петр предназначает ему. Старшая, Анна Петровна, – умильна собой и премного умна, на отца походила. Но и Елисавета была неплоха – белокурая, круглолицая, высокого роста, с голубыми глазами, игравшими необыкновенным блеском, и были они как бы с поволокой. Герцог Лирийский, испанский посланник в России, называл Анну первой красавицей в Европе, а про Елисавету говорил, что красивее ее женщин нет в Европе. Была Елисавета постоянно веселая, хохотушка и проказница на разные выдумки. Герцог голштинский мог колебаться между брюнеткою Анной и блондинкою Елисаветою. По первому указанию царя Петра, он готов был воспылать страстью к любой из них, а пока одинаково нежно целует им ручки и отвешивает глубочайшие поклоны.

От всей души смеялся герцог, когда узнал, что Елисавета всячески уклонялась от навязчивых ухаживаний молодого Апраксина, а тот подал ей шпагу, заявив, что предпочтет смерть от ее руки за неимением другой милости. Елисавета сделала вид, будто хочет воспользоваться поданным оружием, и обратила ловеласа в бегство.

На русских харчах раздобрел голштинский герцог, – пуговицы на камзоле пришлось перешивать, да и на лице сгладилась прежняя худоба, на щеках румянец заиграл.

III

При великих княжнах, цесаревнах, или как их еще называли, кронпринцессах Анне и Елисавете всегда находилась француженка гувернантка. Елисавета особенно прилежно изучала французский язык потому, что Петр прочил ее в невесты французскому королю Людовику XV.

Увидев дочерей за чтением французской книги, отец заставил их при нем перевести страницу и, вздохнув, сказал:

– Много бы дал, если бы в молодости получил такое же образование. Но не было у меня ни хороших книг, ни добрых наставников.

Он показывал Елисавете портрет Людовика XV и восклицал:

– Гляди, суженый какой!

Ни одного брака он так не желал, как этого. И русскому послу во Франции князю Куракину приятно было бы увидеть на французском королевском троне свою русскую царевну. Он не жалел ни сил, ни времени, сватая Елисавету, а в Петербурге императрица Екатерина о том же уговаривала французского посла Кампредона и заверяла, что дружба и союз с Францией предпочтительнее любого другого союза с каким-либо иным государством. И Меншиков наведывался к Кампредону, говоря о том же. В разговоре с послом выказывал большую уступчивость: Елисавета бесспорно приняла бы католическую веру, а языка французского ей не занимать, – владеет им не хуже русского. Кампредон считал себя польщенным предложением и просил только отсрочки, чтобы написать в Версаль и получить ответ.

И ответ пришел. Наряду с выражениями глубочайшей признательности в ответе явно проглядывал самый решительный отказ, лишь облеченный в вежливую форму. Говорилось о неудобстве, которое могла бы испытывать императрица Екатерина в глазах своих подданных в связи с переменой религии ее дочери. А что касалось герцога Орлеанского, которому также сватали Елисавету, то он принял другое предложение.

По Петербургу разнесся слух, что у Людовика XV намечен брак с английской принцессой, и это вызвало в петербургских придворных кругах большое волнение, разрушившее сразу все надежды. И хотя тот слух не оправдался, но легче от того не стало: Людовик XV взял в жены дочь противника царя Петра – Станислава Лещинского, снова захватившего польский престол.

А посол в Швеции доносил, что в Стокгольме слух, будто бы цесаревна Елисавета Петровна сговорена за герцога голштинского. Эта весть вызвала большую тревогу при Петербургском дворе и породила большую радость у голштинцев, окружавших герцога. Кто мог об этом говорить? Почему разнесся такой слух?..

А тут еще одно, уже для всех приятное известие: мадридский пастор Арчелли, поверенный герцога Пармского, завел переговоры о возможности будущего брака испанского инфанта Фердинанда с самой младшей, пятилетней дочерью царя Петра – Натальей. (Через два года после этого испанскому инфанту пришлось признать себя вдовцом, а заочно намеченная для него супруга, его суженая-ряженая в семилетнем возрасте скончалась.)