Книга, в которой исчез мир

Девушка погрузилась в молчание, и Николай отдался своим мыслям. Чем, собственно, занимается здесь ди Тасси? Он преследует приверженцев некой странной секты, которые поджигают почтовые кареты. Каким-то образом Альдорф был связан с этой сектой. Очевидно, он финансировал этих людей. Или, напротив, он пал их жертвой? Был ли Циннлехнер агентом этих заговорщиков? Это было вполне возможно. Он медленно отравил графа и, мало того, сумел довести его до того, что тот официально передал им свое движимое и недвижимое имущество. Как у аптекаря, у него была благоприятная возможность с помощью ядовитых веществ подчинить себе графа. Он не был бы первым, кто делает своих клиентов больными, чтобы потом за большие деньги или за надежду занять теплое местечко вылечить их. Мог ли Циннлехнер подчинить себе графа с помощью вещества, о действии которого знал только он один? И не заметил ли это в конце концов Зеллинг? Не за это ли его убили?

Да, но, кроме этого, был Максимилиан и его письма из Лейпцига. Юный сын предупреждал графа о каком-то яде. И вот стали умирать люди и гореть почтовые кареты. Альдорф страдал гнилостным распадом легкого, также как и заговорщик, который застрелился у них на глазах. Не был ли прав Максимилиан? Не распространялась ли эпидемия, о которой никто ничего не знал? Даже сами ее жертвы? Лейпциг! Исходным пунктом всех несчастий должен быть Лейпциг. Но ди Тасси собирается ехать не в Лейпциг, а в Байрейт!

Когда это было возможно, Николай давал девушке ехать верхом, а когда заснеженная дорога казалась ему опасной для лошади и всадницы, он снова ссаживал ее на землю. Он поймал себя на том, что ссаживает ее с лошади и снова сажает в седло чаще, чем это было необходимо. Перспектива обнять ее тело и снять ее с лошади, прикоснуться к ее рукам, почувствовать вблизи аромат ее дыхания преисполняла его возвышенными чувствами. Один раз она оступилась и ухватилась за него, чтобы не упасть. Ее лицо оказалось так близко, что он мог бы прикоснуться к нему губами. Одно едва заметное движение… но он пересилил себя. Видимо, она почувствовала его подавленное вожделение, так как, когда он в очередной раз решил посадить ее в седло, она серьезно посмотрела на него и, отрицательно покачав головой, решительно зашагала по глубокому снегу вперед.

Было уже темно, когда они наконец смогли различить на фоне снежного ландшафта мрачное здание замка Альдорф. Чем ближе они подъезжали, тем больше виднелось на снегу лошадиных следов. Они явно были не первыми, кто сегодня отважно сражался с погодой. Когда Николай постучал в ворота, стало совсем темно. Ворота отворил Камецкий. Он окинул девушку взглядом. Она тоже посмотрела на него, но Николаю показалось, что она не узнала этого человека. Напротив, она вела себя так, словно видела Камецкого впервые, так как очень удивилась, когда он спросил, стало ли ей лучше. Видимо, из ее памяти стерлись все следы страшного события в лесу.

— Советник уже ждет вас, — сказал Камецкий, повернувшись к Николаю и беря лошадь под уздцы. — Поднимайтесь наверх. Он в библиотеке.

Пока они поспешно шли по коридорам, в которых Николай уже начал довольно уверенно ориентироваться, Магдалена спросила:

— Где хозяин замка?

Николай помедлил с ответом.

— Он умер, — сказал он наконец. — Скончался несколько дней назад.

Магдалена, казалось, была удовлетворена ответом. Она с любопытством поглядывала на голые стены, мимо которых они проходили. Картины, некогда висевшие здесь, были сняты. На каменном полу не было видно ковров. Исчезли даже люстры с потолка. Вместо них в разных местах на каменном полу стояли свечи, придававшие коридорам торжественный и одновременно зловещий вид.

— Всего неделю назад все здесь выглядело по-другому, — сказал Николай. — Семья, очевидно, спешит продать замок и вывозит обстановку.

— Какая же семья ведет себя так во время траура? — спросила Магдалена.

Николай пожат плечами.

— У меня не создалось впечатления, что в семействе Лоэнштайнов кто-то соблюдает траур, — раздраженно произнес он. — Нам сюда.

Вот и лестница, ведущая в библиотеку. Они быстро пересекли переднюю и вестибюль. Николаю показалось, что беспорядок стал еще больше. Уже здесь, в передней комнате, громоздились стопки книг и ящики с бумагами. Но Николая сегодня интересовало нечто совсем другое. Он наблюдал за Магдаленой. Что она видела здесь? Был ли вид книг хорошо ей знаком и привычен? Или подобное окружение было ей совершенно чуждо?

Взгляд Магдалены пока безучастно скользил по стоявшим здесь многочисленным предметам. Потом что-то привлекло ее внимание.

Она обнаружила картину, полотно, на котором были изображены ангелы, не пускавшие толпу людей в рай. Картина стояла на полу, небрежно прислоненная к какому-то ящику.

Она подошла к картине и стала внимательно ее разглядывать, а потом что-то прошептала.

Сначала Николай ничего не понял. Он просто не рассчитывал на то, что девушка владеет ученым языком. Но теперь в этом не было никаких сомнений. Она тихо произнесла латинскую фразу. «…mysterium patris», — вот что сказала она.