Все мы размышляли над тем, а какова здесь роль Моливды, правит он здесь или только помогает, то ли он находится на услугах той женщины, либо же она – на его. Но он над нами насмехался и издевался, что все мы видим старым, наихудшим образом: будто бы езде должна иметься лестница, один стоит над другим и принуждает этого, нижнего, ко всему. Этот более важен, этот – не так важен. А они здесь, в этой деревушкой под Крайовой, уложили все это совершенно по-другому. Все равны. У каждого имеется право на жизнь, на еду, на радость и на труд. Каждый в любой момент может уйти. Уходит ли кто-нибудь? Случается, но редко. А куда бы идти такому?
И все же, у нас сложилось стойкое впечатление, что Моливда управляет здесь совместно с той женщиной с ласковой улыбкой. Все мы сразу же начали думать про себя, а не является ли она его женой, только он сам вывел нас из ошибочного мнения: она сестра, как и всякая другая женщина. "Ты спишь с ними?" – напрямую чпросил его Иаков. Моливда только пожал плечами и показал нам крупные, тщательно ухоженные огороды, в которых урожай собирают два раза в год, и сказал, что как раз с этого громада и живет, от даров солнца, от света, задаром и для каждого.
Ели мы за длинными стоами, за которые садились все, предварительно громко прочитав молитву на языке, которого я не сумел распознать.
Они не ели мяса, только растительную пищу, довольно редко – сыры, если им кто их дарил. Яйца для них было есть противно, как и мясо. Из овощей не ели бобов, ибо считали, что именно в них могут пребывать души перед рождением, в тех зернышках, лежащих в стручке, будто в темной шкатулке. С этим мы соглашались: в некоторых растениях больше света, чем в других – больше всего им обладает огурец, еще – баклажан и всяческие разновидности продолговатых тыкв.
Они верили в переселение душ, равно как и мы, к тому же Моливда считал, что эта вот вера когда-то была всеобщей, пока христианство ее у себя не похоронило. Они ценили планеты и называли их правителями.