Книжное дело

— Сколько звезд и облаков на небе! Или ты думаешь, что они старых бояр оставят? Нет, брат. По старым сказано прямо: искоренять огнем и мечом!

Теперь уже Иван потянул паузу, пережевывая воблу и страшную, грандиозную картину, нарисованную Серым.

— А ты, значит, в Крестовое войско не захотел?

— Нет. Я навоевался. И к тому же обет Богу, — это, знаешь, не шутка!

— Какой обет?

— Ну, послать Бога на хрен, если соврет.

Странную логику Серого пришлось размачивать дополнительным пивом, и Серый досказал-таки свою повесть.

— Объявил я Лавру, что воевать не желаю, в седло мне лезть нельзя… «Почему?!», — грозно рыкнул Лавр.

«Я, отче, не для того свой грех стреножил, чтобы его седлом натирать и шпорить на радость дьяволу».

Хороший получился ответ, наглядный. Лавр проникся картиной взнузданного, натертого, пришпоренного греха и усадил Серого в сырой погреб до окончательного решения. А поскольку, из братства выхода нету, то решение это виделось однозначным — мешок, камень, Волга.

Серый бежал из Спасского три недели назад. Теперь ошивается здесь, в Ярославле. Нашел попутчиков из местных кабальных крестьян. Собираются в Дикое поле, к ногаям, казакам, к черту, а хоть и в Казань, к татарам. Так что, очень им не нравится монастырская суета, слежка, вообще эти верховые монахи.

Серый допил пиво и на закуску поделился ощущением, что основное Крестовое войско находится где-то под Ростовом. По крайней мере, туда ежедневно скачут спасские посыльные.

Глухов не решался верить, но поспрашивал еще.

— Слушай, а ты не знаешь о печатных мастерах? Одного звали Мстиславец, другого обзывали Хреном Вареным, но это неточно.

— Не-е… — протянул Серый, роняя воблу, — не припомню.

— Их пригнали в Спасский лет семь тому. На исправление. Они мастера книги делать.

— Нет. — Серый уронил голову.

Последующие расспросы были безрезультатны. Серый растерял монашескую трезвость, и последнее, что смог выдавить, было сложносочиненным и сложноподчиненным матерным предложением. Предлагалось идти в определенное место, седлать взнузданный грех, скакать к природной нашей матери. При этом подчеркивалось, что мать эта чужда непорочных вифлеемских обычаев. Напоследок Серый чисто по-русски рванул рубаху и ткнул грязным пальцем в израненную, обожженную грудь. Креста на ней не было.

Глава 10. Озерный острог

Глухов решил прокатиться в Ростов. Не то, чтобы он верил Серому, а просто чутье тянуло в этот древний город. В монастырь прилично было вернуться завтра-послезавтра — на случай стремительного исцеления Никиты, — так что время оставалось.

Глухов ехал помаленьку, душил в себе мелкую, неприятную мурашку. Ростовской поездкой он выходил за круг легальности. Ростов никак не вписывался в бред о строительстве речного порта. Наконец, Иван придумал грубый, но верный ход. «Если что не так, вопрусь к Никандру. Пусть благословит выбор места. Его епархия. А то вдруг местному Богу неугоден царский порт именно там? Пусть повертится, «крестовый»!».

Не успел Глухов и версты отъехать от Ярославля, как услышал за спиной конский топот. Тяжелая лошадь нагоняла Глухова. И впереди, среди пригорков тоже кто-то скакал. Иван свернул от греха в кусты, спешился, привязал своего Галаша, приказал ему помалкивать и выглянул на дорогу.

Черный всадник как раз выскакивал из-за холма. Навстречу вывалил в клубе пыли точно такой же кавалерист. Монахи съехались. Кони радостно приветствовали друг друга оскалом желтых зубов.

«Из одной конюшни», — отметил Глухов.

Всадники дружно полезли в дорожные сумки, один достал что-то и зажал в кулаке. Другой завозился, долго искал, наконец, оба рассмеялись, перекрестились, и первый показал второму блестящий предмет.

«Крест, — рассмотрел Глухов. — Воистину, Крестовое братство!».

Монах-растеряха развел руками, оглянулся по сторонам, и Глухов узнал одного из монастырских обитателей. Второй повернулся в профиль и тоже оказался «своим». Это был Наездник.

«Вот, черт! — подумал Глухов, — он же утром отъехал из Ярославля! Мы с Серым думали, в Спасский, а получается, в Ростов? И как быстро обернулся!».

Иван глядел на двух людей и двух коней, пытаясь оценить их ходовые и боевые способности. Оценка получалась странной. Вроде, неуклюжие, но резвые… Глухов повидал немало верховых — и одиночек, и в строю, и в свальном бою. Он замечал мелочи посадки, особенности упряжи, тонкие движения наездника, когда он трогает с места или закладывает лошадь в поворот. Особенно сложно управлять лошадью в бою. Лошадь — живое существо, которому чуждо убийство по произволу. Объяснить ему необходимость крови, грязи, самопожертвования очень трудно. Языком этого не сделаешь, приходится передавать животному свой собственный трепет ногами, ладонями, всем телом. А без сговора с лошадью в бою делать нечего. Лошадь — такой же боец, как и всадник, иногда даже более стойкий, жертвенный, безоглядный.