Кобра

– Успокойся, солнышко. Все прошло как нельзя лучше. – Я с огромным трудом подбирал слова. Это всегда было для меня невероятно сложно – успокаивать плачущую женщину. Нельзя сказать, что мне часто выпадала такая сомнительная «радость», но в похожих ситуациях я терялся, как мальчик-колокольчик на первом свидании, не решающийся взять девочку за руку. Эхе-хе… Но ведь надо что-то говорить! Терпеть не могу, когда женщины плачут, вне зависимости от причины. И чтобы успокоить их, размазывающих косметику по щекам, я, как и многие другие мужики, готов пообещать им что угодно и согласиться с чем угодно, лишь бы больше не слышать и не видеть никаких слез! Лучше всех женщин в мире эту черту моего характера знала моя мама. И, надо отдать ей должное, пользовалась этим знанием регулярно и без зазрения совести, столь варварским способом наставляя меня «на правильный путь» в пору бурной доармейской юности.

– Я так переживала, так… – Катюха заплакала, привлекая к нам ненужное внимание скучающего за стойкой бармена и группы расположившихся по соседству малолетних быков со стриженными налысо бестолковками. В этот утренний час посетителей в кафе почти не было. Перед нами на столике остывали две крохотные чашки кофе.

– Все хорошо, Зайка. Не надо плакать… Может, пойдем отсюда? – я заметил ехидную ухмылку на роже одного из быков и внутри меня все буквально закипело. Дебилы отмороженные. Знают, козлы, что, раз их трое, напрягать ситуацию – не в моих интересах. Вот и. давят, твари, на психику, получая от этого свой убогий, соответствующий одноклеточному интеллекту, кайф. Валяйте, притесь. Раз больше не отчего.

– Денис, милый, я хочу тебе кое-что сказать! Очень важное. – Катя подняла на меня влажные от слез глаза и вдруг улыбнулась той самой обворожительной улыбкой, от которой у меня всегда перехватывало дыхание. – Вчера вечером я окончательно ушла от Стаса. Теперь между нами больше нет каменной стены, а это значит, что я имею право плакать, где хочу, сколько хочу, когда хочу и на плече утого человека, которого по-настоящему люблю!

– Я… То есть… – внутри у меня все возликовало, а готовые слететь с губ нежные слова застряли где-то на подходе. Горло сдавило, словно его сжала чья-то огромная, невидимая рука.

– Да! Да! Да! – Я впервые убедился, что расхожее выражение «смех сквозь слезы» – не такая уж далекая от реальной жизни выдумка поэтов и театральных гурманов. Фраза как нельзя лучше подходила для описания того, что сейчас происходило с Катей. – Мы теперь всегда будем вместе, каждый день, каждую ночь, каждый час, каждую минуту, будем появляться вдвоем, где захотим и когда захотим! Мне больше не надо каждый раз вздрагивать при звонке твоего домашнего телефона! Господи, как долго я ждала этого дня! Кент, дорогой ты мой человечек!..

С ухмылкой наблюдающие за нами и слышавшие каждое произнесенное Катюхой слово, бритоголовые придурки, словно по команде, заржали в три глотки.

Я понял, что еще чуть-чуть, и случится непоправимое. Я встану и со всего плеча дам тому из них, кто поближе, в рыло. После чего на меня с воем бросятся его «братаны», и закрутится такая кадриль, что страшно даже себе представить. Эх, если бы вместо моей маленькой малышки рядом был Костя Николаев! Впрочем, при таком раскладе просто не было бы причины для драки… В общем, как ни крути, а самый лучший выход – молча проглотить пилюлю и валить из этой забегаловки к чертовой бабушке.

Я нашарил в кармане пиджака бумажку в пять баксов, бросил ее на столик рядом с нетронутыми чашками, обнял Катюху за плечи, и мы вышли из кафе под дождь, гулко барабанящий по крыше стоящего рядом со входом «БМВ». Ливень разошелся всерьез. Небо заволокло тучами, а по тротуарам и проезжей части Измайловского проспекта бежали целые реки мутной, пузырящейся воды.

Я отключил сигнализацию, выскочил из-под козырька и распахнул переднюю дверцу машины перед одетой явно не по погоде – в одни лишь узенькие джинсы, тонкий свитерок и короткую джинсовую курточку – Зайкой. Потом вернулся, быстро подхватил ее на руки, метнулся снова к машине и благодаря большому дверному проему купе без проблем посадил малышку на сиденье.

– Господи, как это романтично… – шумно вздохнула Катя. Дала мне возможность обежать вокруг капота и рухнуть за руль, хитро прищурилась и спросила: – Ты не боишься, Дэник, что я привыкну к такому обращению? Знаешь, как про нас, женщин, говорят: сначала ты сажаешь ее на колени, затем – берешь на руки, а дальше – на шею – все бабы уже залезают сами! – Она рассмеялась и чмокнула меня в щеку.

– Катя… – я завел двигатель, но не спешил трогаться с места.

– Что, любимый? – опять этот «дарьяловский» безумный взгляд широко открытых глаз и частое-частое моргание ресницами. Ага. Уже начинает кривляться, красавица. Это – хороший знак.

– Ты уверена, что… он… так просто тебя отпустит? Не попытается вернуть? Или напакостить.