- Наши дорогие союзнички гадят! - раздраженно повысил голос Бельский. - Объединяют свои оккупационные зоны, строят заводы, в общем помогают недобитым врагам восстанавливать фашистское логово. Даже банки заработали. Капиталистическим упырям по обе стороны океана вновь не терпится напиться крови немецких рабочих. И это вместо того, чтобы продолжить исторически справедливое взимание репараций вплоть до полной ликвидации нацистской империи... Все, хватит вопросов.
Комендант махнул рукой, дверца 'виллиса' открылась, и к нам приблизился рябой шофер с металлическим чемоданчиком, крышка которого была привинчена блестящими фигурными ручками.
- Прах оставьте пока в погребе, - приказал комендант. - Через два часа я лично отправлю вас в порт.
'Виллис', прохрустев гравием, скрылся за воротами. Иванько прекратил попытки застегнуть крючок воротничка. С трудом сохраняя равновесие, он перешагнул через чемодан с прахом и сунул голову под струю воды из колонки. Через минуту он вынырнул со страдальческим выражением лица.
- Не помогает ни хрена! - выкрикнул он со слезой в голосе. Симилиа симилибус, блядь, курантур. Лечи подобное подобным. А подобного-то и нетути!
Иванько достал пустую фляжку, потряс ею в воздухе и швырнул в кусты. Колени его подкосились, и он бессильно опустился на чемодан с прахом.
Груня подмигнула мне и подошла к Иванько.
- Слышь, милок, - произнесла она не слыханным мной раньше, ласковым голосом и положила руку ему на голову. - Ты успокойся, погоди чуток.
Иванько всхлипнул и поник плечами. Груня птицей метнулась в дом и тут же вернулась со стаканом водки и соленым огурцом на вилке.
- На-ка, милый, выпей да отдохни, - певуче приговаривала она, пока Иванько, запрокинув голову и судорожно двигая кадыком, звучно заглатывал лекарство. - Ты поспи, родной, приди в себя, а вещички твои мы соберем, упакуем в лучшем виде...
Она взяла его под руку и увела в дом. Я нервно ходила по хрустящей дорожке до ворот и обратно. Груни не было около получаса.
- Никак засыпать не хотел, - прошептала она, вернувшись. - Пришлось ему сказку рассказать...
Мы выбрались из дома и с оглядкой заспешили к разбитой батарее. Через несколько минут над дюнами показалась знакомая вышка. И тут мы остановились, как вкопанные, не веря своим глазам - на вышке из угла в угол крошечной площадки прохаживался часовой с карабином на плече.
- Что же это такое, - горестно прошептала Груня. - Ведь еще час назад здесь никого не было.
- Это из-за блокады, о которой Бельский говорил, - сообразила я. - Значит, трубами дымил тот самый 'Гессен', когда мы клад прятали. Ах ты ж черт. Думай, Грунька, думай...
С минуту мы тихо совещались, сдвинув головы. Издали
слышались мерные шаги часового. Затем я с решительным вздохом расправила плечи и двинулась вперед, огибая дюну. Груня следила за мной, прячась за бетонной глыбой. Не глядя в сторону часового, я вышла на поляну, не торопясь сняла платье, под которым все еще не было белья, расстелила его на сухом бугорке и улеглась на живот. Несколько минут я 'загорала', опершись на локти, болтала ногами и кусала травинку, слушая гулкие удары сердца. Шаги на вышке стихли. Помедлив еще немного, я прикрыла веки и перевернулась на спину. Сквозь ресницы я видела, как часовой, перегнувшись через перила, с раскрытым ртом пялился на меня во все глаза. Потом он выпрямился, судорожно рванул висящий на шее бинокль и принялся разглядывать отдельные части моего покрытого мурашками тела. Боковым зрением я видела, как Груня метнулась и исчезла за круглым песчаным боком дюны. Тишину солнечного дня нарушал только легкий плеск волн и стрекот кузнечиков. От налетевшего порыва ветра тонко скрипнула дверь каземата. Часовой вздрогнул и повернул голову в сторону батареи. Сдерживаясь изо всех сил чтобы не вскочить и не убежать, я поерзала задницей и чихнула - раз и другой. Часовой снова повернулся ко мне, и я медленно, как раковина створки, развела колени. Часовой подрегулировал резкость и снова наставил на меня бинокль. Ветер подул сильнее, и дверь каземата внятно стукнула. Часовой вздрогнул и обернулся. Тогда я, отчаянно сохраняя плавность движений, положила ладонь между ног и пошевелила пальчиками, словно пробуя клавиши рояля. Часовой, забыв обо всем на свете, снова перегнулся через перила и намертво приник к окулярам.
Легко промелькнула Грунина тень, и у меня на лбу выступили бусины пота. Еще с минуту я, изображая страсть, томно прогибала спину и теребила свой заледеневший лобок. Когда, с точки зрения стороннего наблюдателя, до моего мнимого апогея было рукой подать, я вскочила на ноги и принялась хлопать себя по животу и ляжкам, изображая битву с внезапно нагрянувшими муравьями. Недовольно хмурясь, я стряхнула с платья несуществующих насекомых и натянула его на голое тело. Оглядываясь как бы в поисках лучшего места, я обошла дюну и, став невидимой для часового, в изнеможении прислонилась к сухому сосновому стволу.