Код Майя: 2012

Он все еще держал в руках голубой камень, и тот пел для него. Полный решимости, Оуэн поставил его на землю у своих колен. Его пальцы наткнулись на разбросанные кости. Он откинул их в сторону и повернулся так, чтобы его спина уперлась в стену, а острые камушки впивались в тело, давая дополнительную фиксацию.

Граница между жизнью и смертью стала осязаемой, тонкой мембраной мерцающего мрака, формирующего воздух перед ним. Держа голубой камень и ощущая острые неровности стены спиной, Оуэн просунул свободную руку сквозь барьер в то место, где тело де Агилара лежало в мирах смерти.

Он ощутил обжигающий жар, словно засунул руку в печь. И тут же руку охватил леденящий холод, превративший его изувеченные пальцы в железные гвозди, которые утратили способность сгибаться.

Оуэн разразился проклятиями, но продолжал тянуть руки вперед, чтобы прикоснуться своей собственной жизнью к темному месту смерти де Агилара.

И смерть пришла к нему, стремительнее змеи или скорпиона, сокрушительнее лавины или обвала. Обретенная им благодаря дыму быстрота не помогла ее избежать. И когда его рука стала покрываться темным льдом, который устремился к его сердцу…

…Он встретился с непреклонным зовом голубого камня, исходящим из самой сердцевины его души.

И мир разорвался на осколки голубого, черного и алого.

Седрик Оуэн упал на спину, ударившись головой о камень. Огонь обжег его с одной стороны, холод с другой. Какая-то часть его напуганного разума подсказывала, что он очутился в аду, что священники были правы и теперь ему целую вечность предстоит сожалеть о своей гордыне.

Однако другая часть его разума говорила, что голубой живой камень тяжелым грузом лежит у него на груди и что его сейчас вырвет.

Он перекатился на колени, и у него началась страшная рвота, которая не прекращалась до тех пор, пока у него не возникло ощущение, что из горла сейчас начнут вываливаться куски внутренностей. Кто-то вложил в его руку сосуд, сделанный из листа, свернутого в конус и сшитого тонкими древесными побегами. Он выпил густую горькую жидкость без слова жалобы.

Оуэна вырвало трижды. И трижды ему помогали выпить отвратительной горькой жидкости. Наконец он сумел открыть глаза, чтобы выяснить, бог, дьявол или какой-нибудь монстр управляет теперь его судьбой.

Его взгляд обратился к похожему на призрака человеку в белой рубашке, сидящему возле костра, положив на колени одну руку. Он заморгал, но фигура в белом не исчезла.

— Добро пожаловать обратно, — спокойно сказал Фернандес де Агилар. — Похоже, я снова перед тобой в долгу, ты опять спас мою жизнь.

И во второй раз за последние несколько дней Седрик Оуэн потерял сознание.

Глава 22

Южные земли майя, Новая Испания

Октябрь 1556 года

Он проснулся уже после того, как рассвело, в те часы прохлады, когда приятно иметь под боком горящий костер.

Он лежал в траве, а не на мозаике, над головой шелестели кроны деревьев, полные разноцветных птичек и пушистых зверьков, которые висели на ветках и смотрели на него ленивыми черными глазами.

Он больше не слышал их дыхания, не мог заблудиться в искрящемся отражении блистающего оперения птиц. Оуэн горевал о своей потере, как горевал бы, если бы лишился слуха или зрения.

Он сел, и его тут же вырвало; теперь его тело даже не пыталось сопротивляться. На сей раз его поддерживала Наджакмал. Она дала ему напиться все той же черной жидкости; он ощутил прикосновение ее груди к своей спине, вздрогнул и отстранился.

— Седрик Оуэн?

Она слегка придерживала его за плечи.

Он не смотрел на нее; Оуэн не мог забыть, как она всю ночь просидела на границе между Невинностью и Опустошением.

— Я не оправдал ваших ожиданий, — сказал Оуэн.

Она выглядела изможденной; он увидел на ее лице глубокие морщины, которых не было прежде. Наджакмал с трудом улыбнулась, словно ее лицо забыло, как это делается.

— Нет, ты все сделал правильно.

— Но я жив, а все остальные погибли.

— И ты полагаешь, что это неудачный исход?

Она улыбнулась, как будто не могла поверить, что он действительно так думает.

Однако у Оуэна было неподходящее настроение для шуток.

— Я думал только о Фернандесе. Я не сумел вернуть голубой живой камень земле; он до сих пор со мной.

Камень не только был зажат в его руке, он оставался в его сердце. Что-то изменилось, так что теперь он не мог потянуться к камню как к чему-то существующему отдельно от него; камень стал Оуэном, или Оуэн стал камнем; теперь его песнь звучала в каждом биении сердца, а биение сердца стало песнью.

— Не ты должен был положить его туда, твоя задача состояла лишь в том, чтобы найти это место. И твой друг жив, значит, ты не потерпел неудачу. А это принадлежит тебе как доказательство твоего успеха.