Кодекс 632

Без толку просидев над манускриптом десять минут, Норонья решил сменить тактику. Узнать, какие слова стерли, можно было при помощи электронного анализа. Томаш закрыл книгу и встал из-за стола; пройдя через зал, он аккуратно положил фолиант на деревянную кафедру.

— Уже все? — спросила библиотекарша, подняв глаза от романа в мягкой обложке.

— Да, Одети. Я ухожу.

Женщина забрала книгу.

— Эта рукопись пользуется большой популярностью, — сообщила она, укладывая тяжелый фолиант на полку.

Томаш, уже направлявшийся к выходу, вздрогнул и обернулся.

— Прошу прощения?

— «Кодекс 632» пользуется большой популярностью, — повторила Одети.

— Правда? У кого?

— С ним много работал покойный профессор Тошкану.

— А, — успокоился Норонья. — Да, профессор Тошкану действительно интересовался этим манускриптом, поскольку…

— Бедный профессор. Умереть в Бразилии, вдали от родных.

Томаш вздохнул и закатил глаза, демонстрируя умеренную, благопристойную печаль.

— Такова жизнь, что поделаешь.

— Да, конечно, — закивала Одети. — А мне как раз пришел ответ на его запрос. Я теперь не знаю, что с ним делать.

— Какой запрос?

Библиотекарша наконец поставила рукопись на место.

— Как раз по поводу кодекса, — сообщила она. — Профессор заказал радиологический анализ в нашей лаборатории. Ответ пришел через две недели, когда было уже поздно, и я ума не приложу, что с ним делать.

— Профессор Тошкану заказал радиологический анализ рукописи? — переспросил пораженный Томаш.

— Нет, только одной страницы. Одной-единственной.

Это могла быть только та заветная страница.

— Результаты у вас?

— Они здесь, — библиотекарша показала на маленький ящичек под кафедрой. — В моей тумбочке.

Томашу казалось, что сердце вот-вот выскочит из грудной клетки.

— Одети, сделайте одолжение. Позвольте мне их посмотреть.

Женщина наконец поставила книгу на полку и вернулась за кафедру. Отперев тумбочку, она достала огромный белый конверт с логотипом Национальной библиотеки.

— Вот. Смотрите.

Томаш дрожащими руками открыл конверт. Внутри лежали черные фотографические пластины, как две капли воды похожие на снимки человеческого скелета. Но, присмотревшись, Норонья убедился, что рентген запечатлел не сломанные кости, а старинную рукопись. Он облегченно вздохнул: это и вправду была та самая страница Кодекса 632. Сам не свой от волнения, историк отыскал глазами четвертую строку. Вот знакомые буквы «nbo у taliano», вот четкие следы от лезвия. Под ними, едва различимые, проступали другие линии. Томаш жадно вглядывался, надеясь, что эти черточки сразу сложатся в буквы, а буквы в слова, и рукопись наконец раскроет свои секреты.

И вдруг что-то случилось. Это было как озарение, как мановение ангельского крыла. Квадратик паззла встал на место. Теперь Норонья точно знал, что написал в своей хронике Руй де Пина.

Белые стены сверкали в жарких полуденных лучах и отражались в холодной зелени вод; средневековый замок застыл над рекой напоминанием о давно ушедших временах; похожая на огромный каменный корабль крепость уже который век стояла в устье Тежу, защищая Лиссабон от надвигавшегося из-за горизонта Адамастора.

Томаш задержался на мосту, чтобы издали полюбоваться воздушными белыми стенами. Башня Белен врезалась в воду, будто нос старинной каравеллы, связанный с ней тугим переплетением каменных узлов мост был широким и ровным, как палуба; купола над угловыми башенками наводили на мысль о мавританских мечетях; легкие перила балконов покрывало тончайшее каменное кружево; каждую из четырех стен украшал крест Воинства Христова, знак португальских тамплиеров, обращенный к четырем сторонам света; купол каждой башенки венчала небесная сфера.

Историк лишний раз поразился способности американца выбирать для встреч места, пронизанные духом Открытий. Нельсон Молиарти поджидал Норонью на смотровой площадке. Облокотившись на перила, он меланхолично жевал бабл-гам.

— У меня хорошие новости, — сообщил Томаш, сияя от радости. — Я завершил расследование!

— Да это же просто замечательно! Рассказывайте скорей.

Норонья поведал американцу о путешествии в Иерусалим и удивительной встрече в Томаре. Он говорил так горячо и страстно, что, казалось, его возбуждение передалось и природе. Чайки кружили над башней с пронзительными криками; с моря дул свежий соленый ветерок; волны с раскатистым вздохом припадали к белому основанию башни. Впрочем, сам Томаш словно не замечал окружавшей его красоты, не слышал чаек и не чувствовал бодрящего запаха моря. Все его существо было поглощено великой тайной и ее разгадкой. Молиарти слушал сначала недоверчиво, потом с любопытством, потом завороженно, а когда Норонья дошел до находки в библиотеке — с нетерпением.

— Вы принесли снимки? — взволнованно спросил американец.

— Они здесь, — ответил Томаш, приподняв портфель.

— Так давайте их сюда.

Уложив портфель на перила, португалец щелкнул замком и достал конверт с логотипом Национальной библиотеки. Осторожно вытащил черные пластины и передал Молиарти.

Нельсон посмотрел снимки на свет, бережно держа кончиками пальцев, и в недоумении уставился на Томаша.