… До кафе надо ехать с пересадкой. Лёхин этой пересадки не любил — идти долго: сначала от остановки к перекрёстку, потом вниз, почти ещё пол-остановки до нужной, где снова садиться. Но пошёл, с трудом удерживая зонт и критически размышляя, зачем ему вообще этот зонт, если ветер сегодня не дует, а явно раздаёт пинки — э-э, под зонт, конечно. И ведь не угадаешь, с какой стороны следующий будет… Дойдя до остановки, он постоял немного, наблюдая, как налетают, с трудом останавливаясь в потоке воды, троллейбусы один за другим, и понял: в транспорт ему неохота. Там влажно, сыро промозгло. Лучше пройтись. Теплее будет.
Он обернулся. Дорога вниз, чёрно-жёлтая вечером, энергично и немного нервно плавилась: лужи кипели и взрывались; текли и разливались совершенно распоясавшиеся ручьи, на пешеходные дороги падали веера с проезжей части.
Если посчитать, то пути ему… ну… почти три остановки. "Не сахарный — не растаю", — решил Лёхин. И обувка у него неплохая: почему-то Елисей велел надеть старенькие, но добротные ботинки — недавно из ремонта, хотя вчерашняя обувь тоже неплоха и уже почти успела высохнуть. Впрочем, для заботливого домового "почти", наверное, не считается.
Интересно, почему его, Лёхина, хотели заставить заплатить за вход, а детектива пропустили просто так? Какая разница между ними? Пока в этих двух визитах Лёхин видел одно различие: Павел Иванович охране сказал, что хотелось бы поесть, когда его спросили, к кому он пришёл; а Лёхин сразу назвал имя Дианы. Немного сомнительный вывод: если тебя и в самом деле обработали, скажем, любовной магией, ты готов платить любые деньги, лишь бы лицезреть предмет обожания.
От рванувшего ветра он нырнул под козырёк грустного, обливаемого дождём газетного киоска… Кстати, теперь понятно, что произошло с Ладой. Один из мальчиков-красавчиков ей встретился. Задурманил голову и выведал, кто она. Стоп. А она знает, кто она? Знает ли, что является какой-никакой, но родственницей одного из богатейших людей города? Не-ет, она бы тогда не пропала, а начала бы частенько забегать в "Орден Казановы". Или хозяин решил, как это называется, "срубить бабки по-быстрому"? В виде выкупа? И опять возвращаемся к незнанию Лады о своём могущественном родиче… Да и Ромка… Могли ли его подловить на девицу-красавицу, понимая, что в деньгах семьи он не самостоятелен?
А может, Лёхин зря решил, что Лада и Ромка объединены "Орденом Казановы"? Не слишком ли он самонадеянно взялся за их поиск?.. Словно со стороны ему возразили: "Но не бросать же всё на полпути, когда на тебя уже столько народу надеется?"
В арке сегодня пусто. Перепрыгивая ручьи и лужи, Лёхин пробежал её, лишь раз оглянувшись на угол с приступком, где сидели вчера Бирюк и кошка. Из арки свернул налево и добрался до приметного подъезда с бетонными скамейками. И только разогнался двумя прыжками одолеть лестничку и оказаться наконец под крышей, как навстречу ему вдруг посыпался маленький народ. От неожиданности да в темноте, живой от качающихся деревьев и бегущей воды, показалась Лёхину — целая толпа. А разглядеть точно не успел: один подпрыгнул да повис, вцепившись в рукав куртки:
— Лексей Григорьич, человека побивают!
— Где?!
По печальной мокрой бороде, по унылым волосам, облепившим крупную головёнку, Лёхин с трудом признал Сверчка. А домовой правильно расценил главный, заданный Лёхиным вопрос: спрыгнул на приподъездную дорожку и помчался от дома через дорогу. Дорога небольшая — двум машинам еле разбежаться. Сразу за ней — тоже небольшая, шириной метров в пять, полоса с зеленью: ряд каких-то кустов, в которых прячутся два мусорных ящика, натоптанная тропинка в голой сейчас тополиной аллее, опять кусты. А за той полосой опять дорога перед высотным зданием.
Едва Лёхин увидел кусты, сразу понял — где. И сразу стало плевать, что, протиснувшись сквозь кусты, он вымокнет так, что никакое кафе ему больше не светит.
Опередив коротконогих дедков, он притормозил лишь у мусорных ящиков и окинул их нетерпеливым взглядом, примерно уже представляя, что ищет."… побивают!" Не один на один, значит. И не с перепугу Лёхин оружие искал, а из холодного расчёта мозгов, мерно тикающих взведённой часовой бомбой: "И человеку не поможешь, и сам пропадёшь!"
Палка, диаметром в поперечнике сантиметра два, торчала из ящика как-то так, что сразу ясно: её конец на самом дне, а завалена она почти доверху. Лёхин чуть подёргал. Кажется, палка не просто завалена, а ещё и чем-то заканчивается. И это что-то, погребённое под кучей мусора, мешает легко вытащить её.