Кодеры за работой

Армстронг: Да, и потом соединять их. Не знаю, можно ли это назвать обучением программированию. Потом я поступил на физическое отделение Лондонского университетского колледжа. Кажется, программирование там начиналось уже на первом курсе. Время обработки заданий составляло часа три. Но при запуске одновременно четырех-пяти программ все шло быстрее.

Сейбел: А в старших классах были уроки информатики?

Армстронг:

Нет, был факультатив — что-то вроде компьютерного клуба. Помню, как мы ходили смотреть на компьютер. Множество серьезных, взрослых людей в белых халатах, с ручками в кармане, двигались торжественно, как в церкви. Компьютер был очень дорогой.

Сейбел: Вы изучали физику. А как вы перешли к программированию?

Армстронг: Когда я был на последнем курсе, на некоторых занятиях требовалось писать программы. Мне это нравилось. Я очень хорошо освоил отладку и делал ее для других, если ничто больше не помогало. Стандартной таксой была бутылка пива. Дальше все зависело от сложности — двухбутылочная задача, трехбутылочная задача и так далее.

Сейбел:

То есть сколько человек должен был вам за отладку его программы — две, три бутылки?

Армстронг: Да. Исправляя ошибки, я обычно читал программу и говорил: «Тут можно бы сделать и попроще», — и переписывал ее. Меня поражало, что народ пишет такие сложные программы. Я понимал, как обойтись пятью строчками, а другие писали их десятками! И я удивлялся: как можно не видеть простого решения.

Но по-настоящему я занялся программированием после того, как стал бакалавром и решил, что буду писать диссертацию. И вот я начал трудиться над диссертацией по физике высоких энергий и присоединился к группе, которая работала с пузырьковой камерой. У них был компьютер Honeywell DDP-516. Я мог работать с ним сам! Да, там были перфокарты, но я мог запускать программы — вставляешь карту, нажимаешь кнопку — трррр! — и машина тут же выдает ответ. Просто восторг! Я написал для этого компьютера шахматную программку.

Тогда применялась память на магнитных сердечниках, которые соединяли вместе пожилые тетеньки. Если вы заглядывали внутрь, то видели магнитики и кучу проводов. Страшно дорогая штука — двадцать дисков весом под пятнадцать кило, на которых умещалось мегабайт десять. И телетекстовый интерфейс, чтобы настукивать программы.

А потом появился один из первых дисплеев — можно было набирать программы и редактировать их. Фантастика! Никаких больше перфокарт. Помню, мы разговорились с сотрудником, который обслуживал компьютер, и я сказал: «Когда-нибудь такой будет у каждого». А он мне в ответ: «Ты с ума сошел, Джо!» — «Почему?» — «Да потому, что это слишком дорого».

Вот тогда я и научился программировать всерьез. Мой научный руководитель говорил: «Тебе надо бросить диссертацию по физике и заняться компьютерами, раз ты так их любишь». Я возражал, что хочу закончить ее, если уж начал. Но он был прав, как видим.

Сейбел:

Так вы написали диссертацию или нет?

Армстронг: Нет. У меня закончились деньги, и я поехал в Эдинбург. Когда я изучал физику, то, как и другие, занимался в физической библиотеке. В уголке там прятался стеллаж с компьютерными книгами. Среди них были четыре коричневых тома под названием «Machine Intelligence» (Машинный интеллект), изданные отделением машинного интеллекта Эдинбургского университета. Я в принципе изучал физику, но с жадностью поглощал эти книги и думал: «До чего же занятно!» Поэтому я написал Дональду Мичи, который возглавлял это отделение, о том, что все это мне очень интересно, и спросил, нет ли у него какой-нибудь работы. Мне пришел ответ. Мичи писал, что работы пока нет, но он был бы рад познакомиться, посмотреть, кто я такой.

Через несколько месяцев Мичи не то позвонил, не то написал мне, что в ближайший вторник будет в Лондоне и хотел бы встретиться со мной. Так как он пересаживался на эдинбургский поезд, то предлагал увидеться на вокзале. Мы встретились, и Мичи сказал: «Хм, здесь не очень-то поговоришь — пойдемте в паб». Мы поболтали в пабе, и чуть позже он написал мне: «У меня в Эдинбурге есть место в лаборатории, не хотите ли поработать?» Я переехал в Эдинбург и стал помощником Мичи по исследовательской части. Вот так я бросил физику ради компьютерной науки.

Во время Второй мировой Мичи работал с Тьюрингом в Блетчли-парке, и ему достались все бумаги Тьюринга. У меня был стол в библиотеке Тьюринга, так что я сидел среди тьюринговских бумаг. Год я проработал в Эдинбурге. Потом все там рухнуло. Дело в том, что правительство поручило математику Джеймсу Лайтхиллу выяснить, как в Эдинбурге обстоят дела с искусственным интеллектом. Лайтхилл выяснил и заявил, что ничего коммерчески ценного из этого не вырастет.